— Мне кажется, — заметила Филис, — что ты слишком много двигаешься, дорогой. Эти «мысли на ходу» тебя не утомили?
— Нет... Я не задумывался...
— Тогда ответь: почему председатель подкомитета должен стать изгоем?
— Потому что бардак имеет давнюю природу и весьма широко распространен. И для того, чтобы сделать работу подкомитета хоть сколько-нибудь эффективной, в него намерены пригласить очень многих персон, большинство из которых весьма известны в нашей стране. А вот работать там придется, постоянно испытывая чувство страха. Почему? Объясню. Когда вы начинаете говорить о монополиях, вы не просто имеете в виду влиятельных людей, которые крутятся вокруг акций. Вы грозите безработицей тысячам — тем, которые полностью находятся во власти монополий. И что в результате? В результате происходит подмена вашей деятельности на совершенно противоположную, а она, плюс ко всему, болезненно сказывается на окружающих... Вот и все!
— Боже мой! — Филис встала. — Мне кажется, Энди, ты много над этим думал...
— Да, — согласился Тривейн. — Думал много, но ничего не делал!
Эндрю тоже встал и, подойдя к столику, погасил в пепельнице сигарету.
— Откровенно говоря, — продолжал он, — меня удивляет таинственность вокруг всего этого. Обычно о начале работы комиссий и комитетов по расследованию — называй их как хочешь — трубят на каждом перекрестке, ее комментируют всюду, от туалета в сенате до столовой в Белом доме, а уж потом их деятельность благополучно спускают на тормозах. На этот раз все по-другому. Хотел бы я знать почему...
— Спроси у Фрэнка Болдвина.
— Этого я как раз и не хочу делать!
— Но ведь ты стольким обязан ему, Энди! А как ты думаешь, почему он выбрал именно тебя?
Тривейн подошел к балюстраде и задумчиво посмотрел на залив.
— Все дело в том, Филис, — ответил он, — что Болдвин знает: у меня есть опыт в таких делах. Я уже общался с ребятами, заключающими договоры от имени правительства, я уже выступал в печати с критикой злоупотреблений и соглашений. Фрэнку это хорошо известно. Но главное, видимо, в том, что он прекрасно знает о той ненависти, которую я испытываю ко всякого рода махинаторам. Они погубили много хороших парней, и одного из них мы с тобой помним... Не так ли, Филис?
Тривейн повернулся и посмотрел на жену.
— Сейчас им со мной не справиться. Я боюсь только одного: потерять время...
— Мне кажется, ты уже все решил, Эндрю... Тривейн закурил вторую сигарету и так и остался стоять, прислонившись к стене, скрестив на груди руки.
— Да, это так, — проговорил он, пристально глядя на Филис. — Именно поэтому я избегаю Фрэнка...