До вчерашнего дня меня приятно беспокоило настроение, с каким я дописывал «Мне тебя обещали». Странно, я остался доволен итогом! Не тем, что написал. Тем, что удалось вложить в написанное. У меня такого еще не было. Как правило, идея ехидно срывалась с крючка на полуслове — я стремился донести до читателя одно видение, а оно ближе к концу книги самовольно трансформировалось в другое. Поначалу злился — пытался корректировать, переписывать, переделывать концовки. Но все получалось настолько искусственно, что держаться за изменения не стоило.
Вчера ночью я понял, что суть текста сильнее меня. Управлять ею невозможно. Не подчиняется заранее придуманной концепции. Она рождается вне меня, какое-то время со мной соприкасается, но, отделенная, тут же опять живет собственной жизнью. И я смирился. В этой книге мы, наконец, подружились: параллели слились в единое целое, последняя точка стала нашей общей точкой.
Может, это только мои ощущения, а читатель останется недоволен. Но я давно не истязаю себя по этому поводу. Вспомнились хорошие слова из «Бархатного кролика» Маргарет Вильямс: «Обычно к тому времени, как ты становишься настоящим, большинство твоего меха от тебя отлюблено, глаза выпали, суставы болтаются и лапы держатся на соплях. Но такие вещи совсем не имеют значения, потому что, как только ты настоящий, ты не можешь быть уродливым».
Мой редактор, признавшись, что ей понравилась книга, но не понравился главный герой, спросила, готов ли я с ним отождествляться? «Он, конечно, любит красиво, искренне. Но слишком уж зациклен на своей персоне. Еще и регулярно делает космические выводы». Не желая заступаться за героя (а стоит ли?), оправдывать его недостатки, отвечаю правдиво: «Но это же я. Я не могу себя выбирать».
Редактор уважает меня за правду — и в книгах, и в жизни. «Независимо от того, думаешь ты, что можешь сделать что-то или что не можешь, — ты прав, Сафарли. Если уверен — то вперед и не отступай. Кто выбирает твою книгу, тот выбирает именно эту искренность».
Каким бы ни был радостным для меня итог этой работы, она протекала достаточно сложно. Первое лето без моря, плюс сорок по Цельсию, раскаленный ноутбук, сухой воздух кондиционера и непрекращающийся разговор в уме. Герои говорили все разом, приходилось порой даже прикрикивать на них, чтобы соблюдали очередь, дали возможность выслушать каждого. Именно такое вслушивание и попытки понять отнимают больше всего времени. Записать-то текст легко, дело каких-то двадцати минут.
Создание литературных историй подчиняет себе все прочие дела, и даже жизнь автора в целом. Страдаешь, переживаешь, но продолжаешь писать. Законченная книга — как благодарность самому себе. Приз за терпение. А неравнодушие читателей — лучший стимул для продолжения работы. Их оживляющие, меняющие реальность слова.