Мужчины, одетые в плащи свободного покроя, один — в шляпе, а другой — простоволосый, но с зонтиком, — постояли еще немного на краю пирса и, видимо, убедившись, что волны надежно поглотили женщину, повернулись и пошли обратно.
Испугавшись, что его могут заметить, Кейлер отпрянул от окна и попятился в спасительную темноту комнаты, сердце бешено стучало, лоб покрылся испариной — шаги приближались неспешно и неумолимо, но мужчины уже не пререкались и шли молча, успев высказать друг другу все, что хотели, несколькими минутами раньше.
Когда они поровнялись с его домом и звук шагов замер, Кейлер посчитал себя уже конченым человеком и приготовился к худшему: сейчас выломают дверь, ворвутся в дом и убьют его. Забившись в угол комнаты и дрожа от страха, он ждал неминуемого конца, но прежде чем успел распрощаться с жизнью, шаги возобновились, вернулось чувство неосознанного идиотизма.
Хлопнули дверцы машины, зарокотал мотор. Преодолев остаточный страх, на негнущихся ногах Кейлер доковылял до окна и выглянул наружу. Свет фар почти ослепил его, и машина, развернувшись, умчалась прочь. В его памяти ничего не осталось — ни марка автомобиля, ни его цвет, все предметы видимого мира в эти предрассветные сумерки казались Кейлеру серыми.
Больше заснуть не удалось. Его мысли возвращались к той женщине: кто бы она ни была, вряд ли заслужила такой конец. Кейлер подумал о том, что неплохо бы известить о случившемся полицию, но поспешно отогнал эту мысль, не жалуя полицейских и не желая иметь с ними дело — пусть сами разбираются во всем, тем более что даже самое живейшее его участие уже не вернет несчастную к жизни.
Приняв такое решение, Кейлер все равно не заснул. Проворочавшись некоторое время в постели, выбрался из нее, приготовил чашку растворимого кофе и подошел к окну. Светало. Дождь уже прекратился; глянцево блестел дощатый настил пирса. Допив кофе и накинув на плечи куртку с поддевкой, он вышел. Прямо под ногами, на досках настила остались пятна крови, которые не успел смыть предрассветный дождь, — свежие и ярко-алые. Мир вновь обретал приглушенные мраком ночи и размытые дождем живые краски.