— Да если бы был хоть мало-мальски подходящий задержанный или труп, мы наверняка знали бы! Ведь получаем отчеты и от милиции, и от больниц — обо всех подозрительных лицах, которые туда поступают! — Николай Павлович очень явственно представил остывшее тело Борменталя-первого, которого для удобства именовали Генрихом, и подумал, что обнаружить его труп действительно было бы неплохо, а начальник продолжал: — Ох, Прошкин, у нас в этой истории просто катастрофа какая-то с мертвецами. Всего-то один полноценный труп — человека, известного как фон Штерн. И тот в реке утоп, без всяких признаков насилия. В остальном — торжество гуманизма. Господин Ульхт жив, хотя и в коме. У отравленного товарища Баева здоровье поправляется так, что волосы растут с невиданной скоростью, а еще один почтенный покойник — гражданин Чагин — шастает по городам и весям и раздает страждущим детские книжки! — после этой разгромной речи Корнев перешел к предметам более оптимистичным: — А ведь умеем работать! Вспомнить хоть историю с любовскими сектантами… Ты тогда как дополнительные паспорта для секретных сотрудников получал?
История с сектой богомилов, много лет безнаказанно действовавшей в Любовском районе Н., составляла предмет профессиональной гордости Прошкина. Именно за операцию по разоблачению вредоносной секты он лично досрочно получил звание майора, Н-ское НКВД — переходящий бронзовый бюст Дзержинского, Корнев — орден и право открыть объединенный партхозактив, посвященный дню чекиста, а секретный сотрудник Ваня Курочкин, в течение полугода под чужим именем героически посещавший тайные собрания и молельные дома сектантов, — бесплатную путевку в крымский санаторий. Воспоминания наполнили грудь Прошкина приятным теплом, и он ответил:
— Я подготовил рапорт с планом операции, в нем указал, с какой целью нужен паспорт… Вы же сами мне этот рапорт визировали! — Корнев утвердительно кивнул. — Потом — передали в управление Второго отдела, получили их визу, потом Третий спецотдел мне бланк паспорта выдал — как положено, по описи, я в журнале их еще расписался. Послали письмо в паспортный стол. Там нам фотографию вклеили и печать на нее поставили…
— А когда операция закончилась? — коварно полюбопытствовал начальник.
— Сдал паспорт в архив, тот, что в Первом спецотделе, по описи… А потом его уничтожили, по акту. Я присутствовал…
— А не сдал бы ты этот паспорт, что, Прошкин, было бы?
Отвечать не имело никакого смысла — Корнев и так прекрасно знал: был бы грандиозный скандал, чрезвычайное происшествие. Многочисленные внутренние и служебные расследования, завершающиеся не просто строгим выговором, а полновесным уголовным делом… Прошкин с ужасом понял, к какому логическому выводу подводит его руководитель. Конечно, если шпион мог безнаказанно уничтожить неиспользованные бланки, завершив свое черное дело, то совершенно настоящие бланки, полученные для проведения спецоперации реальным сотрудником НКВД, нужно было бережно хранить, не считаясь с трудностями, и сдать по описи, согласно инструкции, как только закончится операция. Значит… человек с разрисованной фотографии был их коллегой!.. В том, что Н-ские чекисты не знали о секретной операции собственного ведомства, не было ничего особенного: подобное происходит сплошь и рядом! И когда нежданно, без передачи дел, сменялись отельные руководящие работники, а иногда целые узкоспециализированные отделы, и когда операции проводились внутренней безопасностью или политуправлением, и даже просто — вследствие осторожничанья отдельных должностных лиц, опасавшихся получить справедливый нагоняй от руководства в случае провала операции! Картина происшедшего представилась Прошкину совершенно удручающей, и он готов был тоже стащить и вывернуть гимнастерку как минимум раз сто, но не сделал этого, поскольку затруднялся предположить, как на подобный жест отреагирует Владимир Митрофанович. Его мудрый наставник как раз начал излагать собственную версию происшедшего.