Прошкин опять вспомнил отца Феофана с его многочисленными мудрыми советами, еще некоторых прежних постояльцев местного НКВД — и совершенно искренне пожаловался Субботскому:
— Сейчас, Алексей, такие грамотные арестанты пошли, что профессора рядом с ними — дети малые! Не знаешь, чего от них ждать! То французскими стихами стены в камере испишут, говорят: Марсельеза, то вены зубами перегрызут или хлорки наедятся — попробуй потом перед руководством отмыться, то под потолком всю ночь летают и воют, то фейерверки из магния запускают через решетку, чуть все Управление не сожгли! Еще и на Таро гадают… И никакое колдовство от них не помогает!
Чтобы как-то утешить расстроенного от такой тяжелой жизни приятеля, Субботский решил рассказать ему историю про таинственный медальон целиком — как она произошла на самом деле, без украшательств и прямо называя всех действующих лиц. Сил протестовать у Прошкина не было, и он стал быстро отхлебывать кофе, чтобы ненароком не уснуть на самом интересном месте. Но после первой же фразы сон слетел с него, как и не было.
Дело в том, что Леша Субботский в действительности знавал не только почтенного фон Штерна и героического Деева, но и Ульхта, или как он там сейчас представляется. Было это давненько, еще в студенческой юности Субботского. И тогда этого выходца из Польши, даровитого ученика фон Штерна, молодого ассистента кафедры общего востоковедения известного университета, звали Ежи Ковальчик.
Казус Ковальчика
Ежи был студентом, подающим большие надежды. Читал все, что печатали из запрещенного, писал остроумные стихи и статьи в университетский сборник, играл в домашнем театре, ходил на манифестации — то есть был человеком прогрессивным. И как всякий студент той дореволюционной поры, мечтал об улучшении человеческого общества.
В то время всякому прогрессивному студенту, чтобы улучшить общество, предписывалось непременно жениться на падшей женщине и приобрести для нее швейную машинку. Единственная проблема состояла в том, что падших женщин, желающих вступить в брак и зарабатывать на семейную жизнь посредством швейной машинки, находилось куда меньше, чем прогрессивно мыслящих студентов. Поэтому Ежи пришлось жениться не на настоящей падшей женщине со стажем, а на молоденькой таборной цыганочке с приятным голосом. Конечно, он приобрел и швейную машину, и даже фортепьяно и долгими зимними вечерами обучал спасенную овцу игре на этом чудном инструменте, а также французскому и немецкому языкам.
Его воспитательный талант возымел успех. Меньше чем через год Аполлинария остригла курчавые волосы, сшила на машинке серебристое платье с шуршащими оборками «фру-фру» и оставила супруга, чтобы петь в варьете немецкие и французские песенки под именем мадам Поллин Аль-Бакир. Успех новой примы был ошеломительным. Отчасти благодаря таинственной легенде, которую придумала себе мадам Поллин: она-де, урожденная француженка, была похищена в юные года цыганами и продана в гарем восточного деспота-султана, откуда с трудом бежала, движимая любовью к музыкальному искусству…