Анупа еще ниже пригнулась к траве и смотрела во все глаза, боясь что-нибудь пропустить.
Командор Тимотеус Лага прислушался к затихавшей канонаде. Звуки боя удалялись. Значит, десантники его отряда вышли из игры. Это было очень кстати и давало возможность сохранить свой BDM.
— Майор Уильямс, пусть десант вернется в машину, а мы пойдем посмотрим, что подстрелили.
Командор подошел к телу, лежавшему ближе, и поморщился. Огонь сразу из нескольких стволов сделал это тело просто неузнаваемым. Тимотеус приблизился к тому, что лежало у самых кустов. Это была молодая девушка. Черты ее лица даже кого-то напомнили ему… Юдит? Да, сходство было поразительным. Следовало бы задать этой несчастной несколько вопросов, но теперь уже поздно… Она мертва… Из простреленных легких, пузырясь, вытекала кровь, и прежде чем эти алые пузыри, надуваясь, лопались, в них успевало отразиться небо, облака, лес и люди с оружием в черных, одинаково безразличных масках.
Этой ночью на посту стоял ветеран Барни. Он прослужил в «корсарах» десять лет, имел кучу благодарностей и еще больше ранений, но в такой переплет попал впервые. Только восемь человек, включая контуженного лейтенанта Листа, уцелели после высадки. И бежали до самого океана, как кролики. Да, дела.
Прислонившись спиной к смолистому стволу дерева, Барни предавался своим невеселым мыслям и вслушивался в ночные шорохи. Где-то в лесной чаще сначала тихо, а потом все громче и протяжнее давал о себе знать молодой шакал. Повиснув вниз головой на сухих ветках, с жутким свистящим покашливанием переругивались похожие на вурдалаков летучие мыши. Они то затихали, то вновь затевали злобные драки, и тогда становились видны их фосфоресцирующие морды всех оттенков желтого, зеленого и синего цветов. Когда они успокаивались, до уха Барни доносился шелест стройных пальм и приглушенный шум набегающих на песок волн.
Во всем этом кажущемся хаотическом нагромождении звуков прослеживалась некая первобытная гармония, повторяющийся ритм. В лицо часовому лезла какая-то мошкара, но он не замечал этого, охваченный новым для себя ощущением единства с миром природы. Старый солдат чувствовал причастность к этой неведомой жизни, к этой ночи. И, что самое странное, — Барни перестал видеть в этой планете врага.
Он, кряхтя, присел на землю, устыдившись своих мыслей. «Разнюнился. Эх, развалина! Все, вернусь живым — займусь выращиванием овощей на огороде, и баста — отвоевался!» Барни глубоко вздохнул и снова прислушался: в ночной симфонии послышались фальшивые ноты. Появилась натянутость и искусственность. Что-то механическое заставило замолчать даже склочных вурдалаков.