Новые несчастья обрушились на Крепость. Не иначе, как по настоянию некоторых матерей, которые, окопавшись в пригороде со своими несбывшимися надеждами, привили сыновьям бесполезную нынче склонность к щегольству, старый генерал, вопреки традициям и военным порядкам, разрешил кадетам отпускать волосы. Хуже всего, что нам самим не хватило духу вернуть строгий обычай брить череп, и даже малыш Гиас, хоть он и не любит излишеств, выливает на чёрную как смоль шевелюру содержимое флакона с украшенной фиалками этикеткой, чтобы пригладить вдоль проложенного чуть наискосок пробора кудри, по очертанию напоминающие рога, с которыми художники изображают Моисея. Другие послабления в уставе нашего сообщества тоже были неизбежны, рассматривалась даже возможность выпустить нас из Крепости, чтобы мы, смешавшись с юными обывателями, сдавали экзамены по общеобразовательным предметам. Как влага в сыром климате постепенно просачивается сквозь камни и в конце концов проступает внутри помещения ленивыми каплями, вызывая пузыри на холстах и залегая в трещинах краски, так же мирные времена тайно проникали в наше незыблемое бытие. Охватившая нас горячность не попытка ли побороть этот яд? В пику дряхлым старикам, которые втолковывали нам устав, но сами не сохранили его, у нас будет свой устав — куда суровее, — уроки предков породили его в наших сердцах. Внешнюю, искусственную военную иерархию мы опутаем невидимой, но тугой сетью естественных субординаций, действующих по непреложным законам, которые подобно массе и расстоянию в системе физических тел определяют наши авторитет и права, влечения и антипатии.
В трёх классах, забаррикадированных с помощью парт, которые мы придвинули к дверям, и охраняемых часовыми, выставленными в коридоре, странное волнение воцаряется после вечерней молитвы, когда наступает восхитительный час полной свободы, подаренный нам перед последним построением и отбоем. Одни вырезают из картона и цветной бумаги символы нового общества — звёзды, полумесяцы и кресты всех мастей, которые мы будем носить под мундирами или на шнурке вокруг шеи, или на внутренней стороне портупеи; в соседнем классе Мнесфей, Клоанф, Эмафионт, Гиас и Укалегонт окончательно распределяют между собой штабные должности, которые так и останутся тайной для других членов общества, поскольку не успели они нарисовать схему на листе, вырванном из тетради Алькандра по математике, как Эмафионт тут же комкает его, после чего тщательно прожёвывает и проглатывает; затем образуются группы, ячейки; даже малышей не исключили: два резервных батальона под началом Ородия и Фоанта; Персы, забыв, к какому подразделению относятся в дневной иерархии, выделяются в самостоятельную единицу — у них свои знаки отличия с надписями на их загадочном языке и командир, личность которого останется загадкой даже для нашего командования. Ни один нюанс правил дисциплины и системы субординаций не был забыт при тщательной подготовке, происходившей в тот вечер, и всеобщее воодушевление не помешало новому штабу строго продумать все детали устава, который каждый тут же выучил наизусть. О целях и принципах вопрос не стоит: отвоевать Империю, восстановить поруганную монархию — эти задачи начертаны глубоко в наших сердцах, так что излагать их не нужно; словам мы не доверяем. Но субординация, безусловное подчинение, решимость и преданность — это то, что мы будем отстаивать всеми силами. При свете ночников в спальнях и в классах, где после отбоя пока ещё тайно стягиваются в группы фигуры в ночных рубашках, в эту ночь мы обращаем друг к другу сбивчивые и взволнованные речи; горячие слёзы выступают в глазах Хромиса и Амастрия; мы клянёмся хранить тайну нового общества и верность ему; никому и в голову не приходит, что без цели, пусть даже священной, нашему братству не обойтись. Великая клятва будет дана только через несколько дней.