– Ты звать.
Возможно. В сердцах. В обиде.
В страхе.
– Акку слышать. – Тойву ласково накрыла ладонью дрожащую мою руку. – Вести. Дать Тойву. Она взять шкура. Тойву спать. Покой.
Я не собиралась плакать. Достаточно слабости, Аану безродная.
– Она плакать. – Тойву, ковыляя, добралась до полки и сняла с нее резную шкатулку. – Она глупый. Хийси хорошо. Сила много. Мстить. Есть. Сердце тук-тук. Сладкое. Хийси все боятся.
Я не желаю мести. Да и кому мне мстить?
Но Тойву уже не слышала. Смахнув со шкатулки пыль, которая покрывала дерево столь плотным слоем, что и резьба стала неразличима, она откинула крышку. Из шкатулки появилось на свет зеркальце в серебряной оправе, почерневшей от времени, гребень с длинными зубьями, тяжелые серьги и пара запястий, украшенных алыми камнями.
– Она быть свободна. От люди. От боги.
– А от себя? – Я смотрела, как примеряет Тойву украшения, как расчесывает остатки волос гребнем и, повернувшись правой щекой к зеркалу, смотрит на себя.
Кого видит? Уж не ту ли красавицу, которой не стало много лет тому назад?
– Он мне подарить, клясться жена сделать. И не бросать. Говорить, любит… Врать. Всегда врать. Она помни: мужчина врать. Она слушать. Жалеть. Нельзя жалеть. Мстить.
– Ты отомстила?
Тойву повернулась ко мне. И улыбка ее была безумна.
– Тойву прийти к ним. Много-много прийти. День. И еще день. Кровь сладкая-сладкая… и сердце. Сначала тук-тук, потом молчать. Тойву смотреть. Пробовать. У человек маленький, но тепло. Тойву не мерзни. Есть и радоваться.
Она убивала. Оборачивалась медведицей, возвращалась к дому неверного жениха и ждала. Она была терпелива. И неуязвима. Ее пытались отвадить, выставляя на опушке леса богатые дары, но Тойву не желала откупа. На нее выходили с огнем, с собаками и железом, но Тойву, уже отведавшая человеческой плоти, больше не боялась ни собак, ни стали.
Она смеялась над охотниками.
И вновь убивала.
– Его жизнь Тойву забрать последней, – сказала она, трогая серьги.
Я же, не удержавшись, коснулась лица.
– Он тоже умереть, – по-своему истолковала жест Тойву.
– Я не буду мстить.
– Ты – нет. – Алая лента запуталась в седых космах. И серебряные запястья неподъемным грузом повисли на руках. – Она смотреть. Правда, красиво?
Она гладила серебро и, вытянув руки, любовалась им.
– Ты его убила?
Янгар шел за мной.
Звал. И клялся, что не обидит.
Я не поверила, но…
– Нет, – ответила Тойву, поворачивая зеркальце к обожженной стороне своего лица. – Сердце не есть. Горькое. Змея. Тойву не есть змея. Он сам умри. Раны Тойву не зарастать.
Она улыбнулась сухими губами, что некогда были сладки, как дикая малина.