– Зачем? – спросила Лида.
– Удостовериться, что я не вру. А если хочешь, я вернусь домой. Но это будет не раньше четырех утра.
– Ни в коем случае, – испугалась Лида. – Сейчас в электричках столько хулиганья. Обворуют и убьют. Сиди и работай. Главное – предупредил. Я не буду волноваться.
Стасик повесил трубку. С облегчением выдохнул. Он привык врать и врал легко, но все-таки от вранья его тело как будто покрывалось липкой испариной и хотелось встать под душ.
Вошла Лара с подносом. На подносе стояло несочетаемое: графинчик водки, белый хлеб и вазочка с вареньем.
– Ты сама варишь варенье или покупаешь готовое? – спросил Стасик.
– Мама закатки делает. Она каждое лето уезжает в деревню на промысел, привозит оттуда сто банок варенья и наволочку сухих грибов. И даже сама закатывает говяжью тушенку. Хватает на всю зиму.
На стене висел портрет мамы. Взгляд царицы.
– Она сильнее тебя, – сказал Стасик.
– Я рядом с ней стебель, – ответила Лара. – Вырожденка. В папашу.
– А папаша вырожденец?
– В какой-то степени. Как Некрасов. Отец – барин, а мать – дворовая девка.
– На самом деле? – удивился Стасик.
– А что такого? Он мог умереть десять раз: в тридцать седьмом во время чистки, в сорок первом – он прошел всю войну, в пятьдесят втором во время космополитизма. Но представьте себе, он жив. И это счастье. Маме есть кого ругать. Ей необходимо спускать на кого-то собак, спускать пар, иначе она взорвется. Но вообще, они хорошо живут. За меня переживают. Я – их единственная радость и боль. Вот так…
Стасику стало неудобно. Неведомые родители хотели для своей дочери стабильного счастья, полноценной семьи. А что он ей мог предложить? Случайную связь на месяц. На два… Дальше женщины начинали хотеть большего, начинали задавать вопросы. И вот тогда надо делать ноги. Смываться, иначе самого засосет. Разлука – это всегда боль, страдания. Но и страдания – тоже материал для творчества. В его профессии все шло на продажу, даже самое святое. Такая профессия.
Стасик остался на ночь.
Он спал укрытый покоем и какой-то неизъяснимой нежностью. Чистая душа, неопытное доверчивое тело…
Утром он проснулся ясным, молодым, без привычной копоти на душе. Как правило, после греха на него опускалось возмездие. А тут – никакого возмездия, как будто не было никакого греха.
Пили кофе с тостами. Подсушенный хлеб с земляничным вареньем. Французский завтрак.
Потом расстались. Ларе надо было ехать в театр на репетицию. А Стасику – возвращаться в свою привычную жизнь.
На другой день созвонились. Лара отчиталась о своем прожитом дне. В театре репетировали пьесу «Последний патрон» пожилого и бездарного драматурга Шермана. Актеры называли эту пьесу «Последний пистон». Видимо, пьеса была плохая и плоская – соцреализм.