Получив утвердительный ответ от мнимого бонзы, она скрывается за перегородкой. Но Митсу-Фидэ узнает, что Тайко в пагоде. Он взбегает, взбешенный, с громкими криками, и спрашивает, где его враг.
— Он в ванной в данную минуту, — сказал бонза.
— Он от меня не уйдет.
Во время этой сцены Тайко скрывается.
Митсу-Фидэ срезает в саду длинную бамбуковую трость, заостряет конец и обжигает его на бронзовом очаге, потом он идет к раме, отделяющей ванну, и протыкает бумагу. Но, думая убить врага, он убивает свою мать.
— Что я наделал! — кричит он с ужасом, услышав женский вопль.
— Ты убил свою мать! — говорит, входя, молодая жена Митсу-Фидэ, бледная от ужаса и дрожа всем телом. Затем она запела:
«Покайся, покайся, пока она умирает.
Это жестокая смерть, причиненная твоею рукой,
есть небесная кара.
Не говорила ли я тебе: берегись,
не изменяй своему государю?
Ты похитил власть.
Видишь, до чего довело тебя честолюбие.
Ты убил свою мать; покайся же,
по крайней мере, пока она умирает».
— Увы! Увы! — воет матереубийца. — Покинем эти проклятые места, бежим, угрызения совести разрывают мне сердце. Три дня я стоял у власти; наказание ужасно. Я собственноручно убил свою мать, я не могу этому поверить!
Он бросается в ванную, затем выбегает оттуда со всеми признаками отчаяния, близкого к сумасшествию.
Сцена еще раз поворачивается и представляет поле. Тайко, в военном костюме, окруженный солдатами, подкарауливает своего врага, который хочет убежать. Митсу-Фидэ проходит по сцене с небольшой свитой, его окружают солдаты Тайко. Последний произносит длинную речь, полную упреков, обращенных к его недостойному слуге, и приказывает заковать его в цепи и увести в плен.
Занавес опустился, представление окончилось. Пьеса очень понравилась публике. В некоторых положениях нашли сходство с событиями, которые только что взволновали страну, и часто мысленно на место Митсу-Фидэ ставили Гиэяса.
Все выходили из театра очень довольные. Впрочем, не все. Фидэ-Йори ощущал на душе смертельную тоску. Молодой девушки не было на представлении. Нагато тщетно старался утешить своего друга.
— Я никогда не увижу ее больше! — сказал сегун. — Я надеялся, что наконец найду счастье в жизни, но несчастье преследует меня. Слушай, друг! — прибавил он. — Мне хочется умереть. Все мучает меня. Поведение матери, ее безумная расточительность на наряды, выставляемые публично, наполняют мое сердце горечью. Несколько раз, когда я слышал возгласы этого солдата, которого та имеет слабость любить, я готов был броситься в эту ложу, ударить его по лицу, а ее прогнать с гневом, которого заслуживает такое забвение приличий. А потом мой гнев остывал, уступая место любовной мечте, которая овладела мною. Я надеялся, что она явится, эта молодая девушка, в которой заключается вся моя надежда, я жадным взором обводил зал. Ее не было! Все кончено, все представляется печальным моему уму, и я хотел бы отделаться от этой жизни, которую она мне спасла!