Она вдруг поймала его руку и прижалась к ней губами.
Оторопевший, он не сразу догадался выдернуть ладонь:
– Ты что?!
– Танки, ты такой хороший, – сказала Махи шепотом. – Ты меня все тянешь, тянешь… Я больше не могу. Ты иди, пожалуйста, спасибо, что ты меня спас… Но мне надо отдохнуть. Я посижу. Ты иди…
Он снова посмотрел на карниз.
И вообразил себе, как идет по нему с девочкой на плечах.
И тут же зажмурился от ужаса: нет. С такой ношей на плечах этот путь непроходим. Не стоит и пробовать.
Зато в одиночку он пройдет наверняка.
– Ты иди, – повторила Махи, как заклинание. – Я устала. Я очень боюсь… высоты… я боюсь. Я устала. Ты иди.
Он почувствовал себя беспомощным. Слабым и глупым. Сопляком.
– Махи…
– Я тебе обуза. Я устала… Я посижу.
Она действительно уселась, привалившись спиной к камню, и лицо ее сделалось почти счастливым. Как у человека, который после долгого дня пути наконец-то вытянул затекшие ноги.
– Мы ведь почти дошли! – сказал он, и низкий голос его вдруг сорвался в фальцет. – Мы ведь идем ТУДА, я ведь тебе рассказывал, как там хорошо!..
– Я устала. Я туда не хочу… Ты иди.
Он закусил губу. Поднял глаза к небу, к осколку неба, заключенному в изломанную рамку горных вершин.
Оно долго будет ему помниться, это небо. Он знал наверняка. Не поможет, не подскажет, не даст совета – запомнится, как яркая картинка…
Рука его потянулась к поясу; Махи сперва не поняла, что он делает. Он выдернул из штанов ремень, сложил его вдвое, взял Махи под мышки и рывком поставил на ноги:
– Пойдешь?
Она часто моргала ресницами. Она еще не могла поверить, что с ней говорят всерьез – но выражение тупой усталости понемногу сходило с ее лица.
– Ты пойдешь или нет?
– Танки…
Он положил ее животом себе на колено:
– Ты пойдешь?!
Он ударил ее дважды или трижды. Он выбивал из нее, вопящей и царапающейся, выбивал оцепенение и покорность судьбе, и выбил, и, подняв, развернул к карнизу мокрым лицом:
– Ты пойдешь первой. А я пойду за тобой, и если ты вздумаешь повернуть назад…
Он замахнулся ремнем, и она закричала, прижимая руки к пострадавшему месту.
Дно ущелья, покрытое обломками скал, было далеко.
Сложенный вдвое ремень был рядом; она плакала, размазывая слезы по лицу.
Она легкая. Есть надежда, что и для него, идущего следом, останется шанс…
Уж за его-то спиной тропинка сделается совершенно непроходимой.
Махи ступила на карниз; он видел, как она выбирает дорогу. Правильно выбирает, точно ставит ногу, удерживаясь, цепляясь пальцами за мельчайшие выемки… Хорошо. Она выросла в горах, она легкая, молодец…
Он дождался, пока она отойдет от края, и ступил на карниз сам. Ждать не имело смысла.