Тем не менее, Кмитич не мог не оценить той самоотверженности, с какой поляки, среди которых было немало все того же «быдла», облепливали стены, яростно штурмуя город. На них сыпались сверху камни и бревна, их расстреливали ядрами, картечью и пулями, лили на головы расплавленную смолу и кипяток, но они все шли и шли, будто в запасе каждого из них была как минимум еще одна жизнь. Впрочем, Обуховича сей факт жутко злил.
— С такими темпами штурмов у нас людей не останется через неделю! — возмущался воевода, и Кмитич с улыбкой отмечал все того же старого ворчуна Обуховича, так хорошо знакомого ему по Смоленскому сидению.
Как-то незаметно для Кмитича пролетела его любимая Ку-паловская ночь, когда литвины поют свое:
Ой, рана на Йвана,
Проці Йвана ночка мала,
Ой, рана на Йвана…
Все поглотила война. Кмитич забывал о праздниках, о традициях и приметах, которые раньше так соблюдал, так с удовольствием отмечал все праздничные дни и ночи… Нынче в голове оставалась лишь та информация, которая помогала выжить на этой войне, где не было места ни единому празднику.
Осада продолжалась. Хаотично, бестолково, не так, как хотел Обухович, но продолжалась. Крестьянам строго приказывали слушаться командиров, не лезть вперед, когда не надо, они слушали, старались подчиняться, но на следующий день вновь без приказа шли под пули и ложились мертвыми у стен. Очень скоро исчезли все малейшие признаки дисциплины. Казалось, каждый сражался сам по себе, как хотел, как мог. Уже пять тысяч человек из двадцати тысяч штурмующих Варшаву погибло, и гибли каждый день все новые и новые десятки и сотни людей. Но волны штурмующих захлестнули-таки город. Сражение перешло на саму стену, на улицы Варшавы. Люди стреляли друг в друга, дрались на саблях, ножах, на пиках, на кулаках. Бои шли за каждый угол, за каждый дом. Гарнизон Виттенберга оборонялся куда как более профессионально — еще пять тысяч поляков полегло на улицах и стенах родного города. Но час за часом сопротивление затухало. Поляки и литвины стали медленно, но верно одолевать своих врагов.
Виттенберг отступил в бернардинский монастырь, который теперь яростно отстреливался. Поляки подтащили пушки и принялись расстреливать здание. В ход пошли не только ядра, но и зажигательные гранаты. Еще чуть-чуть — и из-за дыма и пыли остатки гарнизона уже не могли обороняться и выбросили белый флаг, стали выходить с поднятыми руками, но на это мало кто обращал внимание. «Голытьба» с переделанными на пики косами набрасывалась на сдающихся, резня продолжилась уже в самом монастыре. Целый час гарнизон Виттенберга командующего Эрскина оборонялся от разбушевавшейся толпы. Даже польские офицеры не могли остановить людей, тщетно крича, что враг сдается, что выброшен белый флаг. В итоге, с трудом, но принять капитуляцию Виттенберга все же получилось. Варшава вновь была в руках Яна Казимира. Он торжествовал. Но остановить одуревших от крови и боя людей никак не удавалось еще долго.