Михал с двумя пистолетами в карманах и саблей быстро шагал по главному бульвару Варшавы, Королевскому шляху. Вокруг дым, валяющиеся каски, ядра, мушкеты, убитые. Но Несвижский князь не обращал на все это внимания — он спешил. Михал почти каждый день думал о том, как вновь возьмет в руки раму картины «Огненный всадник», что должна храниться здесь, в Варшаве, откуда ее так и не успел отправить по адресу в Несвиж пан Тарковский. Вот только не было уверенности у Михала, что его любимая игрушка — идеальный портрет Кмитича работы его друга Вилли — все еще здесь. Ведь захватчики запросто могли изъять ее и увезти в Пруссию, или в Брандербург, или в Швецию, либо в Чехию — и тогда пиши пропало. С этой мыслью Михал смириться не хотел. Не хотел даже думать об этом. Он спешил к дому пана Тарковского, где должна была, по идее, храниться его картина, настороженно прислушиваясь к выстрелам и крикам где-то неподалеку. Город сдался, но бои на его улицах продолжались.
— Эй, пан! Забил немца! Ха! — раздался хриплый пьяный крик прямо над ухом Михала. Князь вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял усатый мужик в распахнутом кожухе. В одной руке он сжимал топорик на длинной рукоятке, а в другой… за темные перепачканные кровью волосы держал чью-то отрезанную голову с длинными черными усами.
Михал побелел, не зная, что сказать. Тут же появился польский офицер с тремя пехотинцами в голубой форме польского королевского войска.
— Офицер, наведите порядок! — крикнул ему по-польски Михал. — Уберите этих пьяных! — и он указал на мужика, чувствуя, как что-то подступает к горлу при виде отрезанной головы. Офицер резко повернулся к пьяному, выхватил пистолет и разрядил прямо в грудь мужика. Тот выронил свой трофей, хрипло заорал и рухнул с выпученными не то от боли, не то от удивления глазами. Михал остолбенел.
— Холера ясна! Как надоело это быдло! Карать мародеров без суда на месте! — прокричал офицер, видимо, повторяя слова приказа. По остервенелому выражению лица офицера было видно, что подобные добровольцы-охотники уже давно вывели его из себя… Михал с побелевшим лицом смотрел, как человек с топориком лежит ничком в луже крови, а рядом валяется отрезанная голова, видимо, немецкого солдата. Князя тошнило. Он качнулся, отвернулся и быстро направился за ближайший угол, прижимая платок к губам. В дом к Тарковскому Михал в тот день так и не попал.