«Маркиз де-ла Фает, — читал Богомолов, — избегая кровопролития, приказал упомянутому отряду народной гвардии оставить писателя в покое…»
— Враки! — с возмущением прервал чтение Радищев, подбежал к Богомолову и, выхватив газету, изорвал её на клочки.
— За работу, друзья, за работу! — призвал он и сам, на ходу, стал вносить в рукопись «Путешествия из Петербурга в Москву» поправки о цензуре, о гонении на революционную печать Франции.
Тогда он больше чувствовал, нежели достоверно знал о событиях в Париже. Теперь, когда Александр Николаевич оказался сосланным за свою книгу в Сибирь, здесь, в глуши Илимского острога, он полнее представлял всё, что происходило в 90-м году в Париже. По страницам гамбургских газет, из десятка других источников, просачивающихся в Россию, он восстанавливал правдивую картину событий, развернувшихся во Франции.
Французская революция была на подъёме. Её пламя грозило охватить пожаром всю Европу, и Радищев радовался за Марата, как если бы это было народное мщение, поднятое им в России.
Из этих же газет Александр Николаевич знал, что немаловажные события происходили и в России. В декабре 91 года был заключён в Яссах мир с Оттоманской Портой. Россия получила Очаков, оставив Порте все прочие завоевания. Крым, Черноморское побережье от Бессарабии до Кавказа были навсегда освобождены от турецкого владычества.
Александр Николаевич спешил поделиться новостями с Елизаветой Васильевной. Он вошёл к ней в комнату взволнованный и возбуждённый.
— Мир с турками такое событие, Лизанька, которому все должны радоваться и особенно деревенские жители…
— Ну, и слава богу! — с заметным участием произнесла Рубановская.
— Они имеют для того полное основание, — продолжал Радищев, — ибо больше других испытывают тяжёлые последствия войны. Рекрутство, налоги, голод и нищета обрушиваются главным образом на деревню…
— Объясни мне, Александр, — спросила Елизавета Васильевна, — и зачем надо столь много проливать крови, чтобы всё закончилось миром в одном месте, а в другом началось войной?
Александр Николаевич сразу и не понял всей глубины вопроса Рубановской.
— Границы теперь проходят по Днестру и Черноморью! Дорогая моя, сие понять надо!
— А по-моему пусть они проходили бы там, где проходили раньше, лишь бы не было страшной войны…
— Войны всегда были и будут, — утвердительно сказал Александр Николаевич, — пока существует и будет существовать несправедливость, неравенство между людьми…
Елизавета Васильевна почувствовала, что затронутый ею вопрос, действительно, настолько серьёзен, что, начни отвечать на него Александр Николаевич, она всё равно не примет ответ его сердцем. «Калеки, вдовы, сироты — людское горе и несчастье». Вот что несла война народу в представлении Рубановской и, не желая больше продолжить разговор об этом, перевела его на другое.