Бегство короля вызвало бурю негодования среди парижских патриотов, требовавших суда над Людовиком и его низложения. Короля взяло под защиту Учредительное собрание. На Марсовом поле толпы парижан собрались для того, чтобы подписать петицию о низложении короля. Безоружная толпа была расстреляна гвардейцами Лафайета.
И Александру Николаевичу с особой ясностью и по-новому представилось всё, что было связано с этим именем.
…Бурные события врывались быстрой птицей в их комнатушку на Грязной улице, заваленную бумагой, ящиками, литерами, типографской краской.
— Читали? — вбегая в комнатушку, спрашивал Богомолов, товарищ Радищева по службе, помогавший ему набирать книгу. Он держал в руках «Санкт-Петербургские ведомости» и потрясал ими. Богомолов садился на ящики с литерами, запыхавшийся, взбудораженный и глазами, сверкавшими от возбуждения, пробегал страницы газеты.
«На сих днях приказано было взять под стражу, — громко и негодуя читал он, — писателя Марата, который, имея в своём доме типографию, рассевал в народе великое множество весьма оскорбительных законодательной нашей власти сочинений…»
Как это походило на то, что творили они, здесь, в домашней типографии в маленьком домике на Грязной улице! И от того, что писатель Марат смело выступал в защиту народа, там в Париже, у Радищева и его товарищей прибавлялись силы непримиримого протеста и жажды борьбы с крепостнической действительностью и российским самодержавием.
— Наше дело верное, дорогие друзья! — с радостью вставлял Радищев, а богомоловский голос продолжал:
«Для произведения сего действа назначен был от маркиза де-ла Фаета целый отряд народной гвардии…»
Радищев почти не слышал тогда, что читал Богомолов. Он ошибся в Лафайете. Как он любил его раньше за то, что француз самоотверженно сражался за независимость американского народа. А теперь Лафайет с остервенением подавлял свой народ, поднявший знамя свободы, и он ненавидел маркиза с продажной душой, как могут ненавидеть презренного изменника все, кто любит родину и дорожит её свободой.
«Санкт-Петербургские ведомости» делу Марата придавали тогда особенное значение. Газета, которая ещё недавно сочувственно отзывалась о событиях в Париже, теперь развернула травлю французских патриотов, обрушилась на восставший народ и клеветала на их духовного вождя — Марата.
Отряд национальной гвардии, возглавляемый маркизом Лафайет, окружил дом Марата, с тем, чтобы арестовать писателя.
— Марата на фонарь! — кричали гвардейцы.
— Не дадим друга! — отвечали защитники революции, оказавшие сопротивление национальной гвардии. Марат успел скрыться. Его типографию разгромили, станки опечатали, издание конфисковали…