— Хочешь учиться? Зачем? Я вот даже среднюю школу не закончила!
Признание вырвалось у нее случайно, разрушив легенду о мадам Рубинштейн, якобы поступившей на медицинский факультет старинного университета в Кракове. Их судьбой она распорядилась по-своему, устроив родственниц в парижский салон своей фирмы.
Дожив до восьмидесяти пяти, Литка Гольдберг-Фассе раздумывала о прошлом в своей квартире в Пятнадцатом округе, обставленной старинной мебелью, увешанной картинами из коллекции Мадам. Эти картины и часть обстановки особняка на набережной Литка выкупила после смерти Елены. За тридцать лет беспорочной службы в салоне на улице Фобур-Сент-Оноре она почти ничего не скопила, кроме добрых воспоминаний, и очень гордилась своим бескорыстием.
Еще она кичилась в глубокой старости отсутствием морщин и шелковистой белоснежной кожей. По традиции семейства Рубинштейн она всю жизнь за ней ухаживала. О великой женщине, что спасла их с матерью, Литка рассказывала с восхищением, нежностью и грустью:
— Мама утверждала, будто ее отец, дядя Елены, в свое время дал денег на покупку билета на пароход, плывущий в Австралию. Да, мадам Рубинштейн была категоричной и властной, что правда, то правда. Никто не смел ей перечить, все ее побаивались. Прежде всего она думала о работе. Но щедрости и великодушия у нее не отнять. Нас с мамой она особенно любила. Благодаря Елене мы ни в чем не нуждались все эти годы.
И снова все начать с нуля
В сентябре 1945 года Елена прибыла в Париж рано утром, едва живая от усталости после длительного многотрудного путешествия. Она пересекла Атлантику на грузовом судне вместе с солдатами; естественно, о довоенных удобствах и роскоши не могло быть и речи. С величайшим трудом удалось раздобыть билет, стоивший целое состояние, в крошечную каюту, куда помимо Елены набилось еще пять женщин. Арчил не смог ее сопровождать, так как второй билет нельзя было достать ни за какие деньги. Однако он обещал приехать в Европу при первой возможности.
Мадам не просто устала, она была на грани нервного срыва. Ей так не хватало князя, его улыбки, поддержки, ласки, шуток. Елена ехала от Гавра на машине, заплатив немыслимую сумму, поскольку бензин ценился на вес золота, и видела в окно лишь запустение и разруху. По собственному признанию Мадам, сердце у нее обливалось кровью: за пять лет войны от прежней Франции не осталось и следа. Сначала Елена наведалась в особняк на набережной Бетюн, и его вид отнюдь ее не утешил. Она впала в отчаяние. Хотя в Нью-Йорке ей рассказывали ужасы, хотя она готовила себя к тому, что ее дом разорен, действительность превзошла самые худшие ожидания.