— Разве у тебя никогда не было настоящего полового сношения с женщиной?
— Конечно, было, — сказал он.
— С теми шлюхами?
— Да, с теми шлюхами.
— Тогда почему ты не можешь этого со мной?
— Я не знаю, — сказал он.
— У меня ведь такое же строение.
— Мне и с ними это никогда не нравилось.
— Что же тебе не нравилось?
— То, как я это с ними делал.
— Обычным путем?
— Обычным путем.
— Зачем же ты это делал? Зачем ты вообще это делаешь?
— Я должен. У мужчин… есть желания. Когда у меня оно появлялось, я шел к шлюхе. Но этого я делать не хотел. Я хотел делать то, что я сейчас делаю с тобой.
— Почему же ты не можешь делать со мной то, что ты делал со шлюхами? Это то, чего я хочу.
— Я не могу сделать того, что ты хочешь. Я делаю то, что могу. Раз в месяц я ходил к шлюхам и получал удовлетворение — краткое. С тобой я не хочу получать удовлетворение — такого рода удовлетворение. Я хочу, чтобы ты получала удовлетворение. Почему же ты его не получаешь? Ты себя сдерживаешь.
— Но ты ведь делал это со шлюхами?
— Нет, я же говорю тебе. Я их ненавидел. А тебя я уважаю.
— Так вот что это такое? Уважение?
— Я никогда не сделаю этого со шлюхой. Никогда.
— Я этого не понимаю.
— А это ты можешь понять? У меня были только ты и шлюхи. И то, что мне всегда хотелось делать, я делаю с тобой.
— Похоже, будто у тебя в жизни было всего две женщины.
— Так оно и есть. У меня было только две женщины. Та, другая — это все шлюхи, и я их ненавидел. А тебя я не ненавижу. Я тебя люблю.
— Боже мой! — вздохнула она.
— Знаешь, я вовсе не такой странный, как некоторые другие. Послушала бы ты, о чем говорят в суде.
— Я не хочу этого слушать.
— Но тогда бы ты знала.
— Но я не хочу этого знать.
— Тебе следовало бы послушать то, что там говорят.
— Почему бы тебе не перемениться? Почему это должна делать я?
— Послушай, я дам тебе почитать кое-какие книги. Хейвлока Эллиса[15].
— О, книги. Я никогда не читаю…
— Не романы. Научные книги.
— Врачебные книги. Мне не нужны врачебные книги. Я знаю, кто я такая. Я женщина. А ты должен быть мужчиной. Может, ты еще и голубой?
— Какого черта! Я бы тогда не любил тебя.
— Какого же рода эта любовь?
— Какого-то. Любовь бывает самого разного рода.
— Хм. Я иду спать.
— Иди.
— У тебя должно было быть… ты должен был быть вроде Рудольфа Валентино или Уоллеса Рида.
— Если ты больше обо всем этом узнаешь, то будешь лучше в этом разбираться, — сказал Ллойд.
— Я в этом и так разбираюсь.
— Но недостаточно.
— Я понимаю одно: есть такие вещи, в которых мне вовсе и не нужно разбираться.
Так вот, Уильямс любил Лотти, или по крайней мере так он ей говорил. Однако он имел в виду под словом «любовь» вовсе не то, что имела в виду она, а именно что-то простое, непреодолимое, то, что приносило удовлетворение. В свои сорок три года Лотти пришлось узнать любовь, холодную, как смерть, но не такую, как смерть, неизбежную. Смерть приходилось принять, однако ее можно было отсрочить, но такого рода любовь она прежде и вообразить себе не могла. И тем не менее Лотти ее теперь на себе испытывала. Она пошла на кое-какие компромиссы: частично в этом ей помогло секретное чтение Хейвлока Эллиса, частично — тайная, постыдная консультация Джорджа Ингрэма, который не был целителем душ, однако успокоил ее, заверив, что не она одна на свете или в городе Гиббсвилле испытывала неудовлетворенность. То, что он ей рассказал, вряд ли превосходило то, что она могла бы узнать из описания судебных процессов, которые упоминал Ллойд, но различие было в том, что из уст Джорджа эти сведения имели бо́льшую ценность — Джордж был ее любовником, и Джордж был врачом. Компромисс, на который она пошла, был тяжелым и дался ей далеко не сразу, но он был достигнут. Простым путем. Она научилась быть женой Ллойда на его условиях. И именно тогда она начала его терять. Целый год они были счастливы. Он ее обратил в свою «веру», и она теперь стала «обращенной». Более того, отличие их супружества от остальных дало ей чувство превосходства над другими женщинами. Но он победил, а она проигрывала, и это было началом конца.