— И что?
— Если это так, они не доверяют больше самим себе и поэтому не могут черпать силы изнутри, они зависимы от нас, а значит, и от лекарств…
— Ну и ну!
— В любом случае они уже подсели на видофор, на сахар, последнюю из твоих выдумок, а теперь еще и на лекарства. Круто…
— Я пошел есть, пока.
Кракюс посмотрел вслед уходящему Годи. Он уже собрался было пойти за ним, как вдруг увидел вдалеке парочку приближающихся приспешников. Марко шел мрачнее тучи, а у Альфонсо был непривычно решительный вид.
Иногда он сожалел, что окружил себя такими болванами. Но все-таки лучше быть с идиотами, чем с теми, кто слишком много думает и все время торгуется.
— Собирайся, — сказал Марко, — мы возвращаемся.
— Это что еще за бред?
— Через три дня снимаемся с лагеря.
— Здесь решаю я.
— Ну, ты как хочешь, а мы сматываемся и забираем Сандро с собой.
Кракюс не знал, что ответить.
— Сандро — мой клиент, и не вам решать за него.
— Послушай, он, кажется, хотел уехать. Ты сам сказал нам об этом.
— Это наше дело — его и мое.
— Но он должен нам денег, твой клиент. Значит, это и нас касается. Разве что ты заплатишь вместо него.
Кракюс внимательно на них посмотрел. Пожалуй, Альфонсо думает то же самое. Слишком поздно его отговаривать.
— Хорошо, ребята, я только хочу закончить то, что начал. Три недели, и мы возвращаемся все вместе.
— Три дня.
— Две недели.
Взгляд у Марко был недобрый. На лбу выступила испарина. Вены на висках набухли. Выражение лица было как тогда, на поле боя в Центральной Америке.
— Неделя, и ни днем больше. Пошевеливайся, а то хуже будет.
Сандро лежал, свернувшись калачиком, на полу своей хижины, на спальном мешке вместо матраса. Ему стало хуже, боль в животе была просто невыносима, и он не мог больше лежать, растянувшись в гамаке.
Он корил себя за то, что запустил эту машину, машину мщения с множеством шестеренок и дьявольских пружин. Машину, которой завладел другой и пустил ее на полную мощь, так что Сандро уже не мог ее остановить.
И наконец он осознал весь ужас своего мщения, направленного против целого народа, без разбору, беспощадно обрекая на гибель и невиновных. И все это в надежде на то, что придет облегчение, умиротворение души, а оно все не приходило.
Его терзали стыд и угрызения совести.
Несколько дней назад у него зародилась мысль устроить западню для Кракюса и освободить индейцев. Мысль, которую он поспешил отбросить. Это, конечно, было лишь мечтой, безумной фантазией. Но отбросил он ее по другой причине: это безумие повлекло бы для него такие последствия, за которые он не готов был отвечать.