В общем, как бы там ни было, но мозг, который у ребенка и так-то, как губка, молниеносно впитывает новую информацию, у Даши в условиях почти круглосуточного функционирования развился необычайно.
Глава 10
Кабинет-секретарь
1792 год. Санкт-Петербург
Ценя новое назначение и особенно то положение при дворе, которое оно с собой несло, Гавриил Романович Державин, однако, к «письмоведению» склонен не был. Его натура рвалась к творческой деятельности. Сочинить оду или пьесу — это пожалуйста! А вот разбирать целыми днями чьи-то письма — увольте! Поэтому, когда Резанов, не нарадовавшийся от переезда в столицу, рьяно взялся помогать своему крестному в его делах, Державин вздохнул с облегчением. Все складывалось чрезвычайно удачно. В точности как было ими задумано. Почти…
Державин не был бы придворным, достигшим того положения, в котором он сейчас находился, если бы имел короткую память. Гавриил Романович прекрасно помнил о той пикантной ситуации, в которой однажды оказались его крестник и светлейший князь Платон Александрович Зубов. Поэтому, как ни хотелось Державину побыстрей утвердить Резанова своим помощником, о его прямом назначении пока не могло быть и речи. Зная ревностное отношение Платона к своему исключительному положению, Державин понимал, что сталкивать их сейчас не только преждевременно, но и опасно. Причем в первую очередь опасно для Резанова.
«Войди Николай Петрович в секретариат сейчас, встреча его с Зубовым была бы неизбежной», — не без оснований подводил итог своим размышлениям Державин. Видя, как Платон отправил в южную действующую армию своего младшего брата Валериана только потому, что императрица стала проявлять к нему повышенное внимание, Державин, припоминая, как бесила Зубова вынужденная близость к императрице капитана ее гвардейцев, решил с прямым назначением крестника к себе в помощники пока повременить.
Таким образом, охраняя интересы Резанова да и не в последнюю очередь свои собственные, Гавриил Романович для начала выхлопотал для своего протеже место начальника канцелярии у вице-президента Адмиралтейств-коллегии графа Чернышева. Что было достаточно «близко» и ко двору, и к делам самого Державина и в то же время излишнего внимания не привлекало. Так что пока все складывалось чрезвычайно удачно. Сферы, в которых парил светлейший князь Платон Александрович и в которых пролегали делопроизводственные пути Николая Петровича, пересечься никоим образом не могли.
Точнее, не должны были…
* * *
От переезда в столицу радости Резанова не было предела. Он весь погрузился в новую работу, привнеся в нее свойственные ему организованность и порядок. Любимым занятием Николая Петровича стало теперь по окончании присутственного дня пройтись по Адмиралтейской набережной, слушая крики чаек и часами взирая на лес мачт толпящихся на рейде кораблей. С замиранием сердца следил он за тем, как паруса очередных «счастливцев», отправлявшихся к неведомым берегам, наполняет ветер странствий. В эти минуты сердце Николая Петровича нещадно щемило, на глаза наворачивались слезы — не то от восторга, не то от пронизывающего ветра невского рейда, и он, устремив затуманенный взор в серое низкое петербургское небо, беззвучно повторял одну и ту же фразу: «Когда же?»