— Матушка, — Захар с поклоном поставил серебряный поднос на столик у изголовья кровати, — депеша с печатью светлейшего. Из Крыма.
— Вскрой! — коротко приказала императрица.
Захар осторожно сломал печать, развернул сложенное в конверт письмо и протянул его Екатерине.
— Смотри-ка ты, а Резанов-то оправился! — с удивлением воскликнула императрица.
При этих словах перина рядом с ней заходила ходуном, и из подушек «вынырнул» взъерошенный и заспанный Зубов.
— Помнишь, Платоша, благодетеля-то нашего? А говорили, несколько дней жизни осталось, вот и верь докторам апосля этого.
Платон нахмурился, настроение у него явно испортилось. Екатерина с усмешкой смотрела на нового любимчика, теребя ему что-то под одеялом. Зубов пыхтел, но противиться не смел.
— Ого, это у тебя, Платоша, от злости, что ли? — Императрица заливисто рассмеялась, распихивая перины с явным желанием полюбоваться творением своих рук. — Так тебя, mein sußer Junge,
[11]надо злить почаще! Ну, иди сюда, мой жеребчик!
И императрица нырнула в перины, наваливаясь своими телесами на бедного Платона. Обращаясь к камердинеру, она томно добавила:
— Ступай, Захар. Отдай Державину письмо, пусть отпишет Григорию Александровичу, что мы повелеваем выдать Резанову тысячу рублей с выздоровлением, да пусть произведет его в капитаны… И поскорей направит опять к нам! Верных слуг мы завсегда в почете держали!
Говоря это, императрица с неимоверным обожанием схватила Платона за щеки и, сжав их «в мордашку», стала агукать, обращаясь к Платону, как к малому дитяте.
— Да скажи ему, что новость эта нам приятная, но не важнее остальных! Ух, пирожок ты мой с яйцами! И еще, пусть напишет, что мы от него новостей поважней ждем! Да, mein sußer?! — сюсюкала царица в припадке телячьей нежности.
Но Платон все еще хмурился.
— Любишь ты, Катенька, деньги транжирить, — капризничал он, начиная елозить под ней в такт ее движениям.
— А ты не жадничай, бука, — жарко шептала ему в ответ разомлевшая от страсти Екатерина. — Ух ты, хорош! Ух ты, мой козлик, ух ты, мой жеребчик… Вот так… Вот так… Давай… давай… Еще… Еще… Я тебе, мой красавчик, если хошь, сто тыщ подарю…
Захар вышел из опочивальни и осторожно опустил полог. К подобным сценам он давно привык. Сколько подобных молодцев прошло перед его глазами — не перечесть. Однако тех, кто собирался «задержаться» подольше, он уже научился различать. «Этот далеко пойдет!» — сразу смекнул Захар. Дело свое мужицкое парень знал, судя по всему, исправно. Но для «фаворского карьеру» этого было мало. «Вон Мамонова-то, глянь, задвинули, что коромысло за печку, никто и не вспомнил. Как и не было человека! Сегодня в пояс кланялись, а завтра поминай как звали! Нет, тут что ни говори, а тож ум нужон хваткий, государственный», — рассуждал про себя Захар Константинович, сам прошедший путь от простого истопника до личного камердинера императрицы. Фаворитов-то много было, а Захар вот только один. Скольких он их встретил и скольких проводил! «Но этого так просто, пожалуй, не задвинешь. Прыткий малец! Этот, наверное, задержится… — качал головой Захар. — У этого взгляд волчий!»