Дорофа в этот момент волновало только одно: не хватил бы старикашку удар. Дороф уже был уверен, что Кляйст его предал и все равно жалел своего врага.
«Вот что делает жадность с людьми, — думал Дороф. — Помрачилось его сознание. Казалось бы, что еще старикану надо? Все есть у него: власть, деньги, болезни… Сиди спокойно на вилле да язву с геморроем лечи. А он пускается во все тяжкие. Будто у старикана осталось время замолить свои грехи. Так и сойдет на два метра под землю с камнем за пазухой».
Для себя Дороф решил не наказывать Кляйста и, уж тем более, под суд его не отдавать.
— Тихо-мирно проводим на пенсию и пускай доживает в покое, — сказал он друзьям.
Добряк Дэн согласился, пожав плечами:
— Как знаешь, дружище. Если Кляйст от дел отойдет, не вижу в старикане опасности. Пусть доживает в покое.
Круз был поражен:
— Как это — пусть доживает в покое? Вы что говорите? Тогда уж давайте ему под задницу утку подкладывать и завтрак в постель подавать.
— Давайте, — с улыбкой одобрил предложение Дороф. — Я всегда немощным помогал.
Флегма Круз впервые взорвался:
— Что я слышу, черт возьми! Такой благотворительности не понимаю!
Благотворительности Круз никакой не понимал, хотя регулярно производил отчисления во всевозможные фонды. Он не признавал лирики. Истинный американец, прагматик до мозга костей, он понимал лишь сухой расчет. Из сухого расчета и был Круз порядочным. Если благородство для дела полезно, если оно приносит проценты, то почему бы и не вложиться в него. Поэтому, когда Дороф решил финансировать грандиозную благотворительную программу по излечению детей неимущих, Круз лишь спросил:
— Чем нам это вернется?
— Добрым именем, — ответил Дороф.
Круз не возражал:
— Доброе имя — это рынок. Рынок — это доходы. Хорошо.
А вот Кляйст был недоволен.
— Зачем лишнее платить? — спросил он сердито у Дорофа. — Хватит той суммы, которая в этих случаях принята. Больше с нас никто не потребует.
— Я сам от себя требую и в будущем планирую отчисления в фонды утроить, — заявил Кляйсту Дороф.
Старик был потрясен.
— Зачем? — спросил он и в глазах у него обозначилась беспомощность, даже горе.
«Как же это? — говорили его глаза. — Я, живота не жалея, тебе богатства коплю, а ты легкомысленно их разбазариваешь?»
Впрочем, думал Кляйст по-другому: он лихорадочно подсчитывал убытки и мрачнел.
Дороф, видя его безутешное горе, попытался обратить старика в свою веру. Он начал рассказывать о толстой и глуповатой Мэриан, у которой холецистит, и тромбофлебит, и еще в правом боку что-то колет. Врачи долго ее крутили, да так ничего не нашли. Мэриан лопает «маки», плачет над мыльными операми, сочувствует президенту — она добрая и много работает. Муж ее выпивает, но тоже много работает. И они бедны. Бедны их соседи — очень добрые работящие люди. И родственники Мэриан тоже бедны…