Савватеев ушел, а Рябушкин сердито перекинул через стол листки.
— Вот как, Андрюша, писать в наших условиях критику. Дальше корзины она не идет. Ты почитай, тут каждое слово правда.
Андрей прочитал. Рябушкин писал, что в трех совхозах большие приписки в строительстве, переплачивают деньги шабашникам, что местная ПМК[1] регулярно заваливает план. Особенно досталось ее начальнику Авдотьину. Прочитал и недоуменно развел руками:
— Что-то непонятно. Похлестче печатали.
— В том и дело, что печатали-то раньше, да все общо. А у меня конкретные фамилии. Ссориться старику уже не по силам.
— Ну ты брось, шеф не из трусливых.
— Был, Андрюшенька, был. Дело к пенсии. Вообще-то и мне скоро четыре десятка стукнет. Пора переходить на лирику: «Рано утром, — Рябушкин встал, из-за стола и торжественно развел руки, — когда еще рассвет не занялся над селом, знакомой тропинкой, по хрустящему снегу Марья Ивановна идет на ферму…» Прекрасно и хорошо — никого не колышет.
Андрей засмеялся. Рябушкин никогда не писал о «знакомых тропинках», после его фельетонов в редакции разом взрывались все телефоны, но он никогда не терялся — спорил, отругивался и потом все начинал сначала.
— Пожалуй, мы не доживем до твоих тропинок.
— Все может быть, Андрюша. Еще вот так раза два по лбу вдарят…
По коридору снова зацокала острыми каблучками сапог Нина Сергеевна.
— Андрюша, где информация? Полосу надо сдавать.
— Несу, Нина Сергеевна, на машинку несу.
— Медленно, мальчики, медленно работаем. Резину тянем!
Андрей схватил листок со своей информацией, вышел из кабинета и, выходя, увидел — Рябушкин, поджав и без того тонкие губы, комкает и рвет рукопись статьи.
После обеда собрались в редакторский кабинет на планерку. Андрей зашел первым и занял свое обычное место в углу за длинным полированным столом. Ему доставляло удовольствие смотреть, как заходят другие.
Вот, стукнув дверью, быстро, словно впрыгнул, в кабинете появился Рябушкин, кинул на стол тонкий измятый блокнот, сел, дернул плечами и, глянув на Савватеева, отвернулся к окну. Дверь отворилась медленно, широко, и через порог неторопливо перешагнул замредактора Владимир Семенович Травников. Замом Владимир Семенович работал уже двадцать лет, и редакцию без него невозможно даже представить. Был он очень высокого роста, носил коротковатые брюки и сорок пятого размера ботинки на толстой бесшумной подошве. Он осторожно ходил, мягко и неслышно ставя ступни, осторожно здоровался, подавая длинную слабую руку, осторожно разговаривал, подолгу подбирая слова и заполняя паузы протяжным «э-э-э», поэтому, когда он начинал рассказывать какую-нибудь историю, все маялись, дожидаясь ее конца.