Он стал бакалавром в двадцать три года! Не был ли это сигнал «остепениться»? Сначала могло показаться, что Луи-Фердинанд Детуш очень к этому стремился, усердно занимаясь медициной, а также сделав неожиданный конформистский ход, которого удавалось избегать не таким бунтарям, как он; я хочу сказать, он женился по расчету. Он действительно женился на девице Ф., дочери директора медицинской школы в провинции. Стремясь поскорее добиться успеха, он в 1924 году защищает в Париже диссертацию, изучив для этого в своем первом сочинении жизненный путь и жалкую судьбу венгерского гинеколога Земмельвайса, о чьих редких заслугах и несправедливом забвении рассказывал ему профессор в городе Ренн В то время, как Земмельвайс в своей стране понял и раскрыл главную причину уносящей множество жизней родовой горячки, другой гениальный человек, его соотечественник Вирхов, присоединился к самым злобным из упрямцев, чтобы изгнать и опорочить предшественника, довести в конце концов до безумия и заключения в психиатрическую лечебницу этого поистине гениального человека.
Одним из первых признаков у Селина столь глубокого, но потаенного сострадания, которое станет его главным вдохновителем, явилась эта юношеская похвала проклятому ученому. Скромный соискатель на звание доктора медицины позволил себе дерзко осудить невежд XIX века и с уважением, тщательно воссоздал посмертную жизнь непризнанного гения. Не проглядывает ли уже призвание моралиста и памфлетиста в этой диссертации — первом выпаде писателя, еще Селином не ставшего?
Когда он слушал в Париже лекции по акушерству и гинекологии профессора Брендо, которого он характеризовал как «строгого, нелюбезного человека, но страстного меломана», а я знал как человека скромного, красноречивого, весьма общительного, Брендо однажды сказал Селину. «У вас есть все для того, чтобы писать романы». Что выражали эти слова прекрасного клинициста — диагноз или прогноз?
Эти слова не оказались решающими, не заставили Детуша броситься в литературу, к которой он по-прежнему не проявлял никакого влечения.
Замечание парижского гинеколога отнюдь не направило и не подхлестнуло ученика, которому оно показалось всего лишь странной, случайной колкой шуткой, «может быть, причудой». Не открыл ли Брендо в нем гения вымысла? Свежеиспеченный доктор едва успел обзавестись очень небогатой клиентурой в Клиши. Это не терпело отлагательств, ибо он уже рассорился с женой и ее семьей и «едва сводил концы с концами». Он ревностно совершенствовал свое искусство врача в разных местах: в муниципальном диспансере парижского пригорода, затем на пароходе, далее в дебрях Африки, наконец, в Соединенных Штатах, будучи добродетельным миссионером Лиги Наций, а чуть позднее состоя на жаловании Компании Форда, то есть суперкапиталиста.