Некоторое время он барабанил пальцем по столу.
– А что сказать Гавриловой? – неожиданно спросил Бураков.
– Что? – не понял вопроса Иван Васильевич.
– Вы обещали через меня сообщить Лене Гавриловой о содержимом коробочки.
– Да, да… Скажите ей, что в коробочке были… Что бы там могло быть?
– Лекарство, – подсказал Трифонов. – Пенициллин.
– Нет. Это малоинтересно… – возразил Иван Васильевич. – Скажите ей, что там были капсюли* для гранат. Каких-нибудь особенных гранат. Самовзрывающихся, что ли…
Прошел месяц. Сергей Дмитриевич вернулся из Москвы, но не переехал на отремонтированную квартиру, а продолжал жить и работать на заводе.
Лена вернулась в мастерскую и совмещала работу с учебой.
Миша перебрался на судно, но иногда оставался ночевать в общежитии учебного комбината.
…Утром пятнадцатого января тысяча девятьсот сорок четвертого года курсанты Балттехфлота шумно пришли в свою столовую. Среди них был и Миша Алексеев.
В самый разгар завтрака вдруг раздался страшный грохот. Стекла со звоном вылетели из всех окон столовой. Растерявшиеся и испуганные ребята повскакали с мест. Некоторые от страха полезли под столы, скамейки, кто-то бросился бежать, кто-то окаменел и не двигался.
Новый взрыв потряс воздух.
– Наши-и! – закричал что было сил Миша и побежал к выходу. – Наши бьют!
За Мишей устремились и остальные.
На середине Невы стоял крейсер «Киров». Стволы его орудий были направлены в сторону Пулкова. Залп за залпом он посылал фашистам смертоносные снаряды. Это за Ленинград!
Но стрелял не только «Киров». Все батареи Ленинградского фронта били по врагу. Воздух гудел, содрогался от множества залпов.
И как не похож был этот грохот на грохот разрывавшихся три года фашистских бомб и снарядов! Радость, гордость, ликование в душе каждого ленинградца вызывал этот грохот.
Бейте их, сыны Ленинграда! Бейте без пощады! Гоните вон с родной земли!
Началось долгожданное наступление. И через несколько дней был опубликован приказ о полном разгроме врагов под Ленинградом, о снятии трехлетней блокады.