Доктор Багли опустился на колени у тела.
— Типпетта не было здесь вечером, — сказал он спокойно.
— Но он всегда по пятницам приходит сюда! Это его статуэтка! Это орудие преступления! — Доктор Штайнер негодовал против такой явной тупости.
Доктор Багли осторожно поднял большим пальцем веко левого глаза мисс Болам.
— Сегодня утром нам позвонили из больницы святого Луки, — сказал он, не поднимая головы. — Типпетта положили туда с пневмонией. Думаю, после понедельника. В любом случае он не мог быть здесь этим вечером.
Все слова он произнес выразительно подчеркнуто. Две женщины склонились над телом, прикрывая его. Доктор Штайнер, который никак не мог успокоиться, сказал:
— Она действительно заколота. На первый взгляд удар пришелся в сердце той стамеской с черной ручкой. Это не инструмент Нагля, старшая сестра?
Последовала пауза.
— С виду очень похож, доктор. Все его инструменты имеют черные ручки. Он держит их в комнате отдыха портье. — Но она тут же добавила, защищая Нагля: — Однако оттуда ее мог взять любой.
— Видимо, так и есть, — произнес доктор Багли, поднимаясь на ноги. Цепко удерживая глазами тело, добавил: — Вы, старшая сестра, позвоните Калли. Не надо, чтобы он тревожился, но скажите, пусть никого не пускают в здание и никого не выпускают. Это касается и пациентов. Затем пусть пойдет к доктору Этериджу и попросит его спуститься вниз. Полагаю, он в своем кабинете для консультаций.
— Не должны ли мы позвонить в полицию?
Доктор Ингрем спросила это очень нервно, и ее розовое лицо, до смешного похожее на мордочку ангорского кролика, внезапно стало еще более розовым. Это бывало с ней не только в моменты драматические, при которых доктор Ингрем присутствовала, и потому Багли лишь мельком взглянул на нее, мгновенно забыв о ее существовании.
— Мы ожидаем главного врача, — сказал он.
Старшая сестра Амброуз исчезла, шурша накрахмаленным халатом. Ближайший телефон находился как раз за дверью регистратуры, но звуки словно тонули в кипах бумаг, и доктор Штайнер напрасно напрягал слух, пытаясь уловить шум лифта или журчание голоса сестры. Он больше не мог смотреть на тело мисс Болам. При жизни считая ее нравственно испорченной и непривлекательной, он полагал, что смерть тем более не прибавила ей никаких достоинств. Мисс Болам лежала на спине, с поднятыми и развернутыми коленями, так что виднелись розовые шерстяные панталоны, которые выглядели еще более неприлично, чем обнаженное тело. Круглое тяжелое лицо выражало обретенную наконец умиротворенность. Две толстые косы, уложенные вокруг лба, словно венок, тоже были покойны. Ничто не нарушало архаический стиль прически мисс Болам. Доктор Штайнер подумал с присущей ему склонностью к фантазии, что толстые безжизненные косы выделяли раньше таинственную секрецию и с ее помощью навсегда закрепились в неизменном виде над этим безмятежным лицом.