На самом деле я немного слукавил. Я сказал, что запах никогда не казался мне невыносимым, но был один алкоголик — кажется, его звали Робин, — хотя я помню его интеллигентным человеком, который бы стал умным и интересным собеседником, если бы не случившаяся в его жизни трагедия. Я не понимал всей глубины его недуга, пока он не начал разлагаться. Запах проспиртованной печени был ни на что не похож. Даже я с трудом его выносил. Я стал ходить к нему реже, но с каждым разом становилось все хуже, и после нескольких визитов я вообще перестал его навещать.
Вчера вечером я пробыл с Мэгги дольше обычного. Заговорив, я вдруг понял, что не могу остановиться. Она прекрасная собеседница.
Когда я вернулся домой, было уже очень поздно, и, соответственно, утром я тоже проснулся поздно.
После обеда я решил съездить навестить мать в «Лиственницах», подумав, что это могло бы отвлечь меня от тревог, связанных с полицейским расследованием.
Она спала в кресле в комнате отдыха, склонив голову под неестественным углом. Несколько женщин смотрели футбольный матч по большому телевизору, включив звук на полную. Я пододвинул скамеечку для ног и сел рядом с матерью, надеясь, что она не проснется за те полчаса, что я счел разумным здесь провести. За неимением лучшего я стал смотреть футбол, но матч оказался невероятно скучным.
Когда я снова взглянул на мать, она уже не спала и смотрела на меня, хотя положение ее головы не изменилось.
— Привет, мама, — сказал я.
Она молча таращилась на меня немигающим взглядом. К углам ее открытого рта прилипли крошки.
Внезапно я вспомнил момент из детства — отца тогда уже не было в живых, так что я был подростком, — когда она заставила меня съесть целую кастрюлю капусты, которая по моей вине выкипела досуха. С чего-то решив, что оставила меня присматривать за ужином, она отправилась поболтать с соседкой, а когда вернулась, кухня была полна вонючего желтого дыма, а кастрюля трещала на плите. Я читал книгу у себя в комнате, ни на что не обращая внимания.
Вскоре на стол передо мной поставили ужин — кастрюлю, полную пригоревшей капусты, и вилку, чтобы ее отковыривать. Когда я отказался есть, мать час просидела рядом со мной, с тоской глядя на кастрюлю, а потом отскребла кусок капусты когтями и сунула мне в рот. Я сопротивлялся, кричал и едва не задохнулся.
— Ты меня ненавидишь, — прошептал я сидевшему в кресле призраку.
Мать сверкнула глазами.
Вскоре я уехал, зайдя по пути к заведующей убедиться, что она знает о моем визите и не станет звонить в ближайшие несколько недель.