Меня всегда восхищала роль, которую играет в этом природа. Следует ли отделять деятельность человека от тафономических процессов, считая ее вмешательством? Я вполне могу считать поедание трупов животными частью процесса, поскольку животные обладают естественным инстинктом питания падалью, но как быть с каннибализмом? Куда интереснее наблюдать процесс без человеческого вмешательства, позволив природе без помех делать свое дело. Но, с другой стороны, сейчас все так или иначе подвержено человеческому влиянию, так уж устроен мир. Даже если оставить труп в уединенном месте, без человеческого влияния не обойдется — парниковые газы, озоновая дыра, кислотные дожди ускорят разложение наряду со всеми природными факторами. И потому практически невозможно отделить естественное от искусственного.
Жаль, что мне не с кем это обсудить. Будь жив отец, он наверняка бы заинтересовался. Его бесконечно восхищала природа, и, видимо, его интерес передался мне. Во время долгих воскресных прогулок, на которых настаивала мать, чтобы она «могла отдохнуть», он рассказывал о единстве всего живого, о прекрасных и поэтичных структурах и системах жизни и смерти. Все имеет свою цель, и все имеет свое место, право на существование, некую функцию. Жизнь и смерть, бесконечный самовоспроизводящийся цикл, танец, в котором все па естественны и природны. Ничто не исчезает, ничто не пропадает зря, ничто не оказывается не на своем месте. Все перемены случаются в нужное время и по определенным причинам.
Сегодня утром Вон сказал, что наша встреча в обед откладывается. Он звонил из дому, так и не заставив себя пойти на работу. Похоже, с Одри они расстались навсегда, и Вон слишком расстроен, чтобы думать о чем-либо еще.
— Ну просто никак не пойму, — жаловался он по телефону. — У нас все было так хорошо…
Мне хотелось высказать предположение, что началом конца стал тот момент, когда он счел Уэстон-сьюпер-Мэр подходящим местом для романтического уик-энда, но я придержал язык.
Меня особо не мучит совесть по поводу моих намерений увести Одри у Вона, хотя, если задуматься, порой отвлекают мысли о ее теле и о том, что с ним может стать. Но сейчас они полностью заняты другим — теперь Одри одна, и, скорее всего, ей нужен тот, кто мог бы ее утешить или хотя бы развлечь.
Если вспомнить, раньше, еще до Жюстин, мне хотелось иметь подружку. Неужели и теперь то же самое? Неужели я устал от танцев со смертью и хочу вернуться к непредсказуемости и отчаянию, которые несет с собой жизнь? Да, отчасти мне хочется ее трахнуть. Отчасти. Но есть и кое-что еще.