— Это вопрос?
— Зачем вы это делаете, Колин?
На этот раз он старался быть со мной дружелюбным, пытаясь сломать разделявшие нас, по его мнению, барьеры, — хотя разделял нас лишь стол. Он слишком многое себе вообразил, хотя на самом деле все было безмятежно просто.
— Ну же, Колин. Зачем вы это делаете?
— Я уже объяснял. Я экономлю деньги налогоплательщиков и делаю людей счастливее.
— И вам это доставляет удовольствие?
— Почему бы и нет?
— Вас это сексуально возбуждает, Колин?
Я уставился на него, на мгновение лишившись дара речи и чувствуя, как в гневе приливает к щекам кровь. Тема сменилась слишком внезапно и на этот раз неожиданно.
— Да как вы смеете? — тихо проговорил я, изо всех сил сдерживая ярость.
— Видите ли, Колин, во время обыска в вашем доме нашли вот это.
Льюис достал из коробки под столом пластиковый пакет, запаянный и с какими-то надписями, но прозрачный. Внутри лежал старый экземпляр «Брайарстоун кроникл», центральный разворот с фотографиями счастливых улыбающихся людей.
— Вы знаете, что это?
— Газета, — ровным голосом ответил я.
— Как я уже сказал, мы нашли ее в вашем доме. Если точнее, в вашей спальне. Если еще точнее, под вашей кроватью.
— И что?
— Она забрызгана спермой, Колин. Вашей?
Я снова побагровел, не в силах подобрать слова, чтобы выразить негодование. Черт бы его побрал!
— Без комментариев! — наконец прошипел я сквозь зубы.
— Вы мастурбировали на эту газету, Колин?
— Без комментариев!
— Вас возбуждала мысль, что эти люди умерли из-за вас?
— Без комментариев!
Оба несколько секунд смотрели на меня. Я тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки, не в силах вынести столь кошмарного вмешательства в мою личную жизнь.
«Как они посмели? — подумал я. — Неужели они не понимают, кто я и на что способен?»
— И что? — бросил я. — Теперь уже и дрочить считается преступлением? Хотите обвинить меня в осквернении какой-то гребаной газеты?
— Попрошу не ругаться, Колин.
— Предпочитаю, чтобы вы называли меня «мистер Фридленд», детектив-констебль Льюис.
— Как угодно, — вздохнул Льюис. — Пока закончим. Я попрошу сержанта, чтобы он проводил вас в камеру.
Когда я наконец успокаиваюсь и ложусь на узкую койку в камере, мне вдруг приходит в голову мысль, вызывающая улыбку. Газета — главный их козырь, а это означает, что они не нашли моих конспектов и фотографий. И если не найдут, у них в руках не будет вообще ничего.
Я не всегда была такой — в смысле, одинокой. У меня были муж и дети, двое мальчиков. Когда они выросли и покинули дом, мы остались вдвоем с Леонардом, и это вполне меня устраивало. Я работала два дня в неделю в кафе-кондитерской в поселке, да и то ради развлечения. Леонард занимал достаточно высокий пост в своей компании, и, когда он ушел на пенсию, а мальчики уехали, денег нам вполне хватало. Стивен советовал продать дом и купить что-нибудь поменьше, но в итоге у нас появились бы только лишние деньги в банке, почти не приносящие дохода, да и на что их было тратить? Конечно, мы ездили отдыхать, обычно в круизы, проводя месяц с лишним на солнце посреди холодной темной зимы. Но даже тогда я всегда с нетерпением ждала возвращения домой.