От Днепра и до Белого моря,
От Поволжья до гор Кавказа.
Песня была «самодельная», потому ритм кое-где сбивался, но слова разворачивали солдатские души, по коже мороз бежал…
На воров, на собак на проклятых
И на злого вампира-царя!
Бей, губи их, врагов проклятых!
Засветилась и наша заря.
И взойдет за кровавой зарею
Солнце правды и братской любви,
Хоть купили мы страшной ценою
Это счастие нашей земли.
Песня умолкла, тут же сникла и гармонь, а у солдат языки примерзли — не ворочаются!
— Вот эт дык пе-есенка, — первым опомнился Василий Рослов. — С такой в самый раз на каторгу маршировать. А как же ты петь-то ее не боишься?
— Как видишь, пока за притворенной дверью поем. Придет время и на улице грянем. А вот насчет каторги, ты, брат, приотстал здорово. Это довоенная мера — каторга-то. Теперь, да еще на фронте, за такие слова и к стенке поставить могут, или во чистом полюшке возле ямки.
— А скоро на улице-то петь такие песни станем? — поинтересовался Григорий Шлыков.
— Это как сказа-ать, — замялся Петренко, дергая себя за ус. — Я, конечно, не бог, чтобы точно месяц и число назвать. Но можно сказать, скоро. Только ведь возле солдата постоянно то шрапнель, то осколок, то пуля шальная вьется. А они, как известно, скорее всего действуют.
— Да уж наше-то дело — известное, — тяжело вздохнул Василий. Затравленный какой-то вздох у него получился. — А все ж таки знать не помешало бы.
— Все равно теперь скоро! — загорелся Петренко. — Ведь не то что солдаты, иные офицеры зубами поскрипывают, как про Николашку говорить начинают. Рушится его власть, на глазах разваливается. Только приглядеться получше надо… А песенку эту нам бы заучить не помешало, пригодится!
Он тут же несколько раз повторил слова первого куплета и тихонько запел, солдаты тоже негромко, вполголоса подтянули.
Стоя на углу, возле отвода траншеи, Тимофей Рушников услышал вдруг низкоголосое гудение в землянке, словно сотни потревоженных шмелей завозились там.
— Молитву какую завели, что ль, — недовольно подумал вслух Тимофей, свертывая вторую цигарку. — Молиться-то, небось, и без сторожей бы можно. И тут услышал он громкое чиханье, потом — заливистый кашель, с удушливыми перехватами.
— Вот черт, — удивился Тимка и бросился к землянке, — ведь и правда, как Ванька Шлыков, заходится Пашка.
Сначала он ударил в дверь кулаком, и за нею мигом все стихло. В землянку вскочить успел, пока на повороте отвода не показались гости.
— Чего там? — тревожно спросил Григорий.
— Не знаю чего. Федяев шибко кашляет, прям, как Ванька ваш.
Петренко бросил пальцы по клавишам и снова потянулся безобидный мотивчик про Машу, да души солдатские не могли так скоро перестроиться на веселый лад, потому никто не подпевал.