— Это ветром, что ль, отнесло его? — смеясь, спросил Григорий Шлыков. — Вблизи-то, небось, вытоптали крапиву строители.
— Ну да, конечно, — подтвердил Федяев. — А то еще пошехонец один другого спрашивал: «Как же это Ивана Великого склали? Высоко-о!» — «Немудрено, как склали, а вот как туда кряст подняли?» — другой говорит: — «Фу, ты, чудак! Верхушку-то ему нагнули да кряст и воткнули».
— Ну, воткнули и ладно, — возразил кто-то.
— Давайте-ка лучше споем.
Но так вот сразу остановиться Пашка не мог, потому, пока доставал Петренко свою гармонь, он успел пропеть:
Ох, Ваня маленькой-премаленькой
реку переходил.
А штаны длинные-предлинные
и те не замочил.
Но Петренко наиграл мотив известной всем песенки, и солдаты дружно грянули:
Раз полоску Маша жала,
Золоты снопы вязала —
молодая,
молодая.
Шел солдатик из похода,
Девятьсот второго года —
притомился,
притомился.
Шел он, шел — остановился,
Перед Машей поклонился —
дай напиться,
дай напиться.
Я б дала тебе напиться.
Да тепла моя водица —
не годится,
не годится…
— Стоп! — громко крикнул Петренко, сжав меха гармони. — Хоть и веселая эта песенка, да глупая. А спою-ка я вам, братцы, новую, неслыханную песню. А вы запоминайте ее, после, глядишь, и вместе споем. Но для того надо дневального в траншею поставить… Ты готов, Паша, постоять за всех?
— Я-то? — отозвался Федяев. — Завсегда готовый. — Захватив шинель и фуражку, он соскользнул с пар и, выходя, добавил: — Я подальше отойду и, ежели что, чихать стану, кашлять, как чахотошный. А вы бы тут в отводе-то еще кого-нито поставили.
— Тима, — обратился Петренко, — ты помоложе всех, сходи прогуляйся да проверь, далеко ли будет слышно… Я негромко петь буду.
Ни слова не сказав, Тимофей Рушников тоже вышел, поплотнее притворив за собою дверь.
И застонала длинная и тягостная песня, там же в окопах рожденная.
Не за веру мы, братья, страдали,
Не отечеству жертвы несли,
Не за то свою кровь проливали,
Чтоб злодеев богатства росли.
По колено в грязи мы бродили,
Иногда задыхаясь в пыли.
Там нас голод и жажда томили,
А потом нас под пули вели.
Богачи между тем пировали,
Собираясь в палатах своих.
Мы не знали, за что погибали
Далеко от родимой семьи.
Богачи и попы нам внушали
Проливать неповинную кровь.
Командиры нас били, терзали,
Если в сердце родилась любовь.
Не довольно ли вечного горя?
Встанем, братья, повсюду и сразу