— Вы извините меня, Алексей Григорьевич, — откровенно засмеялся Лобов, — но ваш добрый совет пронизан трусостью перед серой скотинкой…
Не постучавшись, в землянку ввалился полный, неповоротливый командир первой роты, капитан Былинкин.
— Э, цари небесные, вон они как посиживают, — иерихонской трубой загудел он с порога. — У других — карты, а то и выпивка… А тут даже не покурили, кажись. Никакой благовони в апартаментах не слыхать. Словно голуби воркуют.
Он сел на табурет, пискнувший под ним, и большущей рукой выложил на стол папиросы. Потом достал громадный носовой платок и стал протирать им вспотевшую шею. Подбородок при каждом движении подергивался, одутловатые бритые щеки вздрагивали. Глядя на сидящих напротив, Малов усмехнулся про себя — как же неровно природа наделила этих людей: задень сейчас локтем Былинкин ершистого прапорщика — и тому несдобровать.
— Нет, Федор Максимыч, не угадали вы, — возразил Малов, — беседа тут состоялась отнюдь не голубиная.
— Что так? — запыхтел капитан, прикуривая. — Уж не ссора ли, не дай бог.
— Ну, до ссоры пока не дошло, — пояснил поручик. — Я вот посоветовал молодому человеку повежливей держаться с солдатами, а он меня в трусости перед серой скотинкой обвинил.
— Э, гоголек, — сказал капитан, положив ручищу на плечо Лобову, тот аж изогнулся, — мамкина манная кашка совсем не то, что солдатская. Ты вот ее похлебай с годок, а лучше два, тогда ум-то сам явится!
— Вы грубы, господин капитан, — обиделся Лобов и отодвинулся от Былинкина.
— Это по-вашему, по-петроградски, пожалуй что, и грубоват, а по-здешнему, по-окопному, в самый раз. Да не учи ты его, Алексей Григории. Солдаты — народ смышленый, выучат. Наплевать на ваш спор и растереть по-солдатски, чтоб незаметно было… Новость слышали?
— А что? — насторожился Малов.
— Будто бы немцы праздничек нам готовят, посуду по своему тылу перетаскивают. А в той посуде — зловоние. Газами нас травить собираются.
— Это уже не новость, Федор Максимыч, — возразил Малов. — Я с месяц тому назад слышал такое… Правда, сегодня знакомый журналист из Питера опять об этом же говорил.
— Не посмеют они этого, — вклинился Лобов.
— Это как сказа-ать, — не удостоив его взглядом и сделав глубокую затяжку, размышлял Былинкин. — Немец, он все может сметь. На союзниках попробовали и наших в прошлом году тоже попотчевали… Да только верить-то этим тыловым крысам закаялся я. Все-то они наперед знают, везде нос суют и пророчат всякую всячину. То газы у них, то революция, то Распутин всю Россию с потрохами продал.
— О Распутине очень много в столице говорят, — вставил свое слово Лобов.