— Ну и что?.. Ты вообще что-то соображаешь?!
— Что-то соображаю.
— Да, я не была замужем, у меня нет семьи, и никогда не было мужа, но это не означает, что такой мальчишка, как ты…
— Означает, — сказал он.
— Уйди! — сказала она уже громко, не сдерживаясь. — Уйди, не то я закричу!..
Он посмотрел на её побледневшее лицо, перепугался и быстро, чтобы не раздражать её еще больше, зашагал по коридору к лестнице.
Весь этот день до отхода ко сну он был в таком удрученном состоянии, что даже отец и старший брат, вернувшись с работы усталые и, обычно, мало что замечавшие, увидев его осунувшееся лицо, невыразимо грустный взгляд, поинтересовались:
— Что с тобой? — спросил старший брат, Сабир. — Пароходы твои затонули?
— Что с ним? — тихо обратился отец к жене. — Не заболел?
На следующий день в школе Нина Семеновна сама подошла к нему на перемене.
— Я буду в кабинете математики, зайди на минутку, надо поговорить, — сказала она сухо и торопливо отошла от него.
Сердце его упало, ухнуло в бездонную неведомую пустоту, будто прыгнуло без парашюта, и там заныло, застонало, закричало, затрепетало в ожидании… Он помчался в кабинет математики. Здесь никого не было. Естественно, подумал он, она хочет поговорить со мной наедине. Сел за передний стол. Стал ждать, дрожа от страха и нетерпения. Оглядел стены. Ничто не показывало, что эта классная комната именно кабинет математики, кроме большого портрета Лобачевского. Он стал вспоминать, как звали Лобачевского и не вспомнил. Хотел подойти к портрету на стене и прочитать полное имя, уже поднялся из-за стола, но тут вошла Нина Семеновна.
— Сядь, — сказала она.
Он послушно сел обратно за стол. Она села напротив него за тот же стол.
— Я тебе должна кое-что сказать, — начала она, но тут же замолчала, закусив по привычке нижнюю пухлую губу, обдумывая с чего начать, хотя готовилась к этому разговору, долго размышляла, как говорить с ним, чтобы он запомнил, чтобы запало ему в душу, чтобы он не мог её скомпрометировать, чтобы раз и навсегда поставить точку на этом глупом эпизоде так некстати возникшем в её жизни.
Он молча ждал.
— У тебя какой следующий урок? — спросила она.
— Неважно, — сказал он. — А как звали Лобачевского?
— Лоба… При чем тут Лобачевский? — она заметно волновалась. — Там написано, — она оглянулась на портрет. — Николай Иванович. Доволен?
— Да, — он кивнул.
— Ладно. Вот что. Я хотела поговорить с тобой потому, что ты один оказался такой прыткий и нахальный из всех мальчиков школы. Ты думаешь, я не замечаю, какими взглядами провожают меня мальчишки начиная с шестого и до выпускного класса, когда я прохожу по коридору, захожу в класс, когда видят меня на улице?