— Да, Мама, — послушно ответила Абала.
Сегодня у нее будет тяжелый день. И завтра. И неизвестно сколько еще впереди. Придется не просто лечить, а еще и правильно воспитывать. И все равно она всем показала! А эти… нельзя найти сокровище без труда, все об этом в курсе. И веры в свою правоту терять нельзя, даже если тяжело и трудно. Она правильно поступила!
Блор с трудом разлепил глаза и в недоумении уставился на обстановку. Похоже, как ни странно, не умер. На престол Верховного Судии ничуть не смахивает. Ни очереди, ни моста из мечей, ни свидетелей из раньше померших. Перейти через замерзшие пространства не требуется. Это удачно. Уже вволю по льдам потоптался и без того.
Он находился в маленькой комнате. Половину помещения занимала огромная печь. Возле нее стоял солидных размеров ящик, заполненный черным горючим камнем. Приходилось раньше видеть. Из небольшого круглого окна, закрытого стеклом, в специальной деревянной раме под потолком падал солнечный свет.
Закрыть окно такого размера в стекло, в горах? Вещь наверняка неимоверно дорогая. Хотя нет. Это же слюда. Стекло таким чистым не бывает да и искажает почти всегда. Все равно на дороге не валяется. И при этом убогая утварь.
Судя по лучам света, поздний вечер. Или раннее утро. Память молчала. В комнате кроме кровати, на которой он сидел, подозрительно четырехногой табуретки (где это видано — мебель не на трех?) и пустого, опять же о четырех ножках, стола места было ровно столько, чтобы, не цепляясь, дойти до двери. Еще сундучок в углу да чьи-то вещи развешаны на прикрепленных к стене оленьих рогах. Или это не олень? Вон куча отростков. Да какая разница!
Помещение — это люди. Как он сюда попал? Ничего не вспоминается. Голый, только кольцо фем Кнаута на цепочке по-прежнему на шее. Значит, не ограбили. Оно золотое, старинное и знак положения. Печать хозяина. Само по себе вещь непростая.
Так… Он жутко устал, замерз и чувствовал себя неважно. Решил немного отдохнуть в тени очередной скальной глыбы. Не помогло. Его трясло, будто в лихорадке. И тогда он двинулся дальше. Еле хватало сил волочить ноги в глубоком снегу. Каждый раз еле-еле вытаскивал ногу из бесконечных сугробов. Через каждую сотню локтей расстояния ложился плашмя, чтобы немного отдышаться. Пользы нет, и после этого чувствовал себя еще отвратительнее. Глаза страшно болят от сверкания белизны.
В какой-то момент он не выдержал. Отчетливо осознал: это конец. Еще сутки — и он просто окочурится прямо здесь. Сдохнет от въевшегося в кости холода. А через пару столетий тело, вмерзшее в лед на манер мошки в янтаре, обнаружат и будут с любопытством разглядывать. Обсуждая, тыкать пальцами в заледеневшие члены, выламывать куски инструментами, и уж наверняка обшарят, забирая так и не брошенный мешок с драгоценностями покойника. Надо было избавиться от него еще возле погибших яков и взять дополнительно мясо. Алчность до добра не доводит? Но он же не для себя нес!