Влюбилась сразу.
Бабочки и ромашки… это несерьезно, это больше подойдет совсем юной леди… а ей хотелось быть юной, и Кейрен согласился, что бабочки с ромашками будут замечательно смотреться.
А вечером принес брошь, золотую бабочку с расписанными эмалью крыльями.
- Извини, - сказал, - ромашки не нашел…
Бабочка останется.
Должно же у нее хоть что-то остаться?
- Прости, - Кейрен присел у кровати. А Таннис не слышала, как он вошел. - Я должен был сказать, да?
- Наверное.
У нее нет права требовать что-либо, она и не собирается.
- Я боялся, что все будет… так.
Он наклонился, уткнулся головой в скрещенные руки. Волосы мокрые… дождь? Или снег уже? Зима близко, а зимой солнца мало.
- Я не отпущу тебя… ты же понимаешь, что не отпущу. Не смогу.
И руки холодные. Перчатки потерял, пальцы вот побелели, ногти же сделались синими. И белые лунки на них проступили… потом будет жаловаться, что кожа сухой стала, трескается.
- Таннис, скажи что-нибудь… ты злишься?
- Нет.
И вправду это не злость.
- Я… хотел бы, чтобы все было иначе.
Жесткая ость волоса торчит, а пух слипся. И Таннис разбирает пряди неповоротливыми пальцами.
- Ты должен.
- Должен… я цветов не принес… но они не спасли бы, верно?
- Верно.
Сейчас с ним легко соглашаться.
Вместо цветов Кейрен принес резкие запахи осени. Его глаза - лужи, в которых тонет город. Его щеки - холодный камень стен, с которым придется расстаться.
Она уедет к морю.
И купит дом на берегу, непременно с красной черепитчатой крышей. Она будет вставать затемно, не в силах одолеть старую привычку, и выходить на берег. Поставит под навесом стул и столик, сделает. Таннис умеет обращаться с инструментом.
…Кейрен, перехватив ее руку, целует. Холодные губы скользят по запястью, и надо бы оттолкнуть, сказать, чтобы убирался прочь… заплакать…
И потерять время, которого уже почти не осталось?
Там, на неведомом берегу, у Таннис будет уйма дней, а в переложении на часы и минуты вовсе бесконечность. И старая дровяная плита с дурным характером. Чугунная сковорода. Песок. И молотый кофе… Кофе Таннис не любит, но привыкнет.
Сейчас и здесь она цепляется за Кейрена, губами собирая воду со щек его, с колючих ресниц, с горячей воспаленной чешуи, что исчезает, стоит лишь прикоснуться.
- Я не позволю тебе уйти.
Шепот. И грохот его пульса. Узкие плечи и промокшая насквозь рубашка.
- Ты пешком шел?
- Бежал…
- Дождь?
- И снег тоже… я боялся, что опоздаю, что ты уйдешь… след остынет. Если бы ты ушла, я бы тебя нашел…
Таннис осталась.
Еще несколько дней. Еще несколько слов. И прикушенная, до крови прокушенная губа. Его кровь солона, как вода того безымянного моря, на берегу которого Таннис поставит дом.