Почти год после всего этого Алена жила как в тумане. Она практически не разговаривала ни с кем, все чаще и чаще стремясь оставаться наедине с собой, каждую неделю ходила на могилу Лили, поливала посаженные цветы и маленький куст шиповника. Их отношения с мужем не изменились к лучшему, правда, после похорон невестки он перестал донимать ее своими расспросами, перестал бить… Только ей почему-то было уже все равно. Она видела, что с каждым днем они отдаляются друг от друга, что он все чаще и чаще не приходит домой ночевать, а она смотрела на все это сквозь пальцы, равнодушно и отстраненно, — впрочем, как и на то, что все реже и реже он обращал на нее внимание как на женщину… Ей и не нужны были эти короткие совокупления, во время которых она не успевала ничего почувствовать — лежа пластом на кровати, неподвижная, думала только о том, чтобы это поскорее закончилось. Равнодушно выслушивала его недовольное бормотание по поводу того, что постельное белье уже несвежее — оно и правда было несвежее, его уже давно пора было выстирать, как и пора было поменять запылившиеся занавески на окнах, разобрать вещи в шкафу, выбить ковры на стенах… Она смотрела на все это словно сквозь туманную призму — абсолютно без эмоций, поняв, что теперь, после того, что случилось, этот дом уже никогда не станет для нее своим, что она не сможет переступить через саму себя, простить мужу все его издевательства и его равнодушие, простить Юрию ту ужасную ночь… С ним она практически не разговаривала, лишь изредка, не поднимая глаз, обменивалась ничего не значащими фразами. Ей казалось, что жизнь ее закончилась, так и не начавшись. Марина постоянно ворчала на нее за то, что она перестала принимать участие в домашних делах. Мама, Алла Васильевна, смотрела удивленно и непонимающе, но со временем и в ее взгляде Алена стала замечать осуждение… И даже соседские женщины уже начинали судачить о том, какая нерасторопная невестка попалась Алле Васильевне, как не повезло с женой Руслану. Но ей было все равно. Сама она прекрасно понимала, что ведет себя не так, как надо, но не могла ничего поделать со своим полным равнодушием. Внутри была пустота, и она заполняла ее общением с осиротевшими мальчишками — Антошкой и Алешкой, оживая только в их присутствии. Она делала с ними уроки, ходила в школу на соревнования по футболу, смотрела детские фильмы, штопала им носки и стирала одежду… Дни проходили за днями — суровая, снежная зима таяла, уступая место весне, потом опять пришло лето…
Произошедшие события постепенно начинали терять свою яркость, боль притуплялась, но равнодушие оставалось. Алена продолжала делать все механически, не вдумываясь в смысл своих действий, не придавая никакого значения всему тому, что ее окружало. Изредка, проходя мимо зеркала, висевшего в коридоре, она бросала взгляд на бледное, осунувшееся лицо, провалившиеся куда-то в глубину глаза, плохо причесанные волосы… Женщина, смотревшая на нее из зеркала, казалась ей незнакомкой, появившейся словно из ниоткуда и поселившейся в ее теле, в ее душе, ставшей не только ее оболочкой, но и ее внутренней сущностью. «Неужели так будет всегда?» — спрашивала она себя и тут же отвечала на этот вопрос другим вопросом: «А разве может быть иначе?..» Значит, такая судьба была написана ей на роду, и ничего с этим не поделаешь.