— Когда-то было дело, — протянул Рамсботтом. — Приятно оказалось повидаться. Знать бы еще, как она добралась сюда.
— А мне кажется, вы и вправду повстречали этого русского, — высказал догадку Уильям. — И он действительно колдун. На какое-то время он превратил таитянку в вашу Мэгги Армитидж, но чары слишком быстро развеялись.
— Умница, Билл! — воскликнула Терри. — Поддерживаю. А коммандер явно не согласен, да? Вам кажется, что всему виной полный желудок. Ой, вот и наша машина!
Вечер перед отплытием Уильям и Терри провели вместе. Поужинав в «Тиаре», где аромат цветов мешался с сигаретным дымом и гитарными переборами, они отправились в единственный на весь Папеэте кинотеатр, где как раз шел сеанс. Об этом они узнали еще по дороге из Таравао в Папеэте, когда обогнали грузовик, в котором несколько радостных островитян по очереди били в барабан, — так обычно здесь оповещали о предстоящем кинопоказе. Зрителей собралось достаточно, и во время многочисленных перерывов (и даже во время основной картины) они развлекались пением и игрой на гитаре. Фильмы показывали старые, немые, плохо смонтированные и даже иногда без окончания, однако режиссеров этот восторженный прием обязательно порадовал бы. Островитяне в большинстве своем плохо понимали сюжет, но бурно реагировали на чувства и мелодраму, а погони и счастливые спасения встречали с детским восторгом. Белые зрители ощущали собственное превосходство и потешались про себя над старыми фильмами, так что удовольствие получали все. Однако происходящее на экране ни в какое сравнение не шло с тем, что начиналось на улице во время антрактов, когда весь зрительный зал — американские туристы, французские плантаторы и чиновники, задиристые метисы, тучные желтолицые матроны, хихикающие девушки, ухмыляющиеся юнцы и важные китайцы фланировали туда-сюда под мигающими дуговыми лампами, покупая в киосках разноцветные напитки, пирожные и огромные ломти дыни клубничного оттенка. Голливуду такое и не снилось — даже в цвете, со звуком и с миллионным бюджетом. Терри млела от восхищения, а Уильям, млея от нее, наслаждался вдвойне.
Сеанс окончился, они возвращались в гостиницу. Стояла чудесная ночь, превращающая штабеля копры и монотонные ряды пальм и кораллов в сады Гесперид. Воздух был напоен благоуханием, полумесяц серебрился на фоне тускло мерцающих звезд, листья пальм лениво шевелил легкий ветерок, и Уильям с Терри медленно шли рука об руку под звуки этого ноктюрна в фиолетовом и серебре, под симфонию из далекого прибоя, вздохов ветра и стрекота цикад. Время от времени их обгонял какой-нибудь автомобиль, загруженный веселящимися и поющими островитянами, — увенчанные цветами смуглые лица, мелькнув, исчезали в темноте. Уильям был пьян, но не от вина — хотя и вина он сегодня выпил достаточно, — а от любви и романтического восторга. Все, чего он хотел, о чем он даже и не мечтал, сбылось. Он покрепче сжал руку Терри, словно боясь упустить и ее саму, и все это волшебство.