— Это понятно, но все равно неудобняк, – вздохнула Натка. – Она очень в это верила. Вся прямо в предвкушении ерзала.
Строила уже планы, как она меня главой сценарного офиса назначит, и все такое. Мы же с ней здесь реально подружились. А теперь выходит, я ей два раза за жизнь нехило карты спутала.
— Да ну, брось ты Алку жалеть. Глядишь, она в чувствах какой- нибудь годный рассказец и слабает. Нервишки способствуют вдохновению. По–моему, тебе сейчас стоит не о ней думать, а планировать антикризисную пиар–кампанию. Тебя тут с каждым днем любят все меньше и меньше. И чем дольше ты тут будешь отсиживаться, перебирая клубочки, тем хуже.
— Вязание очень помогает думать, – сосредоточенно ответила Натка. – Поверь мне, наше старичье – это не самая большая моя проблема, это я в пару дней разрулю.
— Что, есть геморрой посерьезнее?
— А то!
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Проблемы у Натки и вправду обнаружились недетские. Хотя именно дети и довели Соколову до истерического состояния.
Выяснилось, что ни одно из Наткиных чад до вскрытия завещания не знало, кто его папаша. Но каждый всегда страстно желал знать. И вот теперь, когда не по Наткиной воле Вагану сообщили, что отец его был столь велик и блистателен, остальные тоже страстно возжелали правды. К законному любопытству деток примешивались меркантильные ожидания и мелкое тщеславие. Они поверили, что каждый из них и вправду рожден от очень «особенного и изумительного мужчины», о чем мать твердила им с рождения и чему они очень слабо верили до смерти Рафаэля. Теперь же они пачками скупили глянцевые и деловые журналы и с лупой начали изучать всех более–менее заметных ньюсмейкеров, ища фамильного сходства. «Они меня за горло берут, они меня просто душат своими вопросами», – шипела Соколова. Но для правды время еще не наступило. У многодетной матери была сто и одна сравнительно веская причина играть в игру: «Это мои и только мои дети. Это моя и только моя детская коллекция».
Во–первых, как выяснилось, далеко не все папаши были так блистательны, как Оганесян. И Натке не хотелось тем самым сеять между детками зависть и вражду. Во–вторых, если некоторые отцы, как Рафаэль, жаждали поучаствовать в судьбе своих детей и так и рвались с отпрыском пообщаться, задарить и наставить на путь истинный, то кое‑кто, наоборот, поняв, что дело пахнет токсикозом, настойчиво требовал аборта. «Ты по–нимаешь, сейчас они все равны, все верят, что у них хорошая генетика, скрытые таланты и где‑то бродят любящие их отцы, а тут они узнали бы, что кто‑то из них был для отца совсем не желателен, а у другого папаша – не такой уж талант, как я рассказываю, – объясняла Натка. – Я поэтому и Рафаэлю запрещала с Ваганом как отцу с сыном общаться, просто заклинала его.