— Дуры! Ничего не понимаете!
Ежик так и не повернулся. Крикнул, глядя в экран.
— Где остальные? — Если не смотреть на согнутую спину, то становится полегче. И Ева решила не смотреть. Как будто здесь смотреть не на что.
Маша-Саша сидели на диване, трогательно держась за руки.
— Левшин в магазине застрял, — доложила Маша.
— Нашли кого посылать, — проворчала Ева. — Он к завтрашнему утру только вернется.
— С ним Катрин, — нежно улыбнулся Саша.
— К завтрашнему вечеру.
— Не веришь ты в силу любви. — Маша прижалась к Саше.
Взгляд невольно скользнул по сидящим у компа. Во что тут еще можно было верить? Только в нее одну, но в фантастических книгах.
— Ты видела, что Стив себе забабахал?
Маша ткнула пальчиком в сумрак комнаты. Там висели качели. В самом углу. Сильно, конечно, не пораскачиваешься, но качели в комнате — все равно круто.
— Как это он так? — Ева коснулась канатов, держащих сиденье.
— Говорит, там раньше турник висел.
— А ты знаешь, что здесь до этого турника было? — как всегда незаметно подкрался Пушкин.
Ева глянула на вкрученные в потолок крюки.
— Страшное дело, — невероятно деловым голосом сообщил Пушкин. — Тут один чувак повесился.
— Сразу на двух крюках?
— Петля рядом с ним была пуста. Он договорился со своей подружкой, что повесятся вместе, но она в последний момент испугалась и убежала.
— А он побежал за ней.
— Куда побежал? — обиделся Пушкин. — Он же помер.
— Потому и помер. Забылся, рванул за любовью, табуретка из-под ног и выскочила.
Пушкин на мгновение завис, переваривая информацию. Губы его расколола неприятная улыбка.
— А знаешь, — прошептал он; вблизи особенно были видны потертости лица — между бровями, на скуле, на бровях, — когда человек вешается, он не от удушья умирает, а оттого, что у него ломаются шейные позвонки. Хрясь, и все.
Для наглядности он хрустнул пальцами. От такой демонстрации оставалось только поежиться, сглотнуть и отступить.
Музыка снова скакнула. Теперь это было что-то совсем незнакомое. Протяжно завыл контрабас, встроился довольно звучный голос, его подбодрили барабаны. И какой-то еще был инструмент, который Ева определить не смогла.
— Чего это? — сунулся к компу Пушкин. — Ааааа, я знаю этих чувачков. Это же «Коппелиус». Кстати, — повернулся он к слушателям, — вы знаете, что на самом деле они все родились в начале девятнадцатого века, занимались черной магией и знали Гофмана. Их накрыла инквизиция. Они вместе взошли на костер и, умирая, произнесли заклятья. Теперь они живут вечно, и если сходить на их концерт…
— Какая инквизиция в начале девятнадцатого века? — воскликнула Ева. — Инквизиция когда была-то?