— Конечно.
— О! Я желаю вам успеха, полковник. Полной победы.
— С нами Гитлер! С вашего позволения и начнем нашу атаку. — Носке взял бутылку шампанского, снял серебристую фольгу, раскрутил проволоку. Пробка выстрелила в потолок, из горлышка хлынула пенная струя. Полковник наполнил бокалы.
— Мы пьем, — сказал он со значением, заглядывая в глаза Оксане, — за вас, фрейлейн. Мне говорил Вилли: вы наш человек. Преданно служите великой Германии!
— Простите, господин полковник, вы говорите «великой», но после Сталинграда…
— Фрейлейн Оксана, пусть вас это не беспокоит. Сталинград — это нам хороший урок. Там не было точной стратегии и… как вам сказать, — стратега…
— А фон Паулюс? Его же сам Гитлер считал первоклассным стратегом.
— И, однако, фон Паулюс оказался не на высоте. Русские обвели его вокруг пальца.
— Нужно было ему помочь.
— Там не было меня, фрейлейн, — свел все к шутке полковник, — и моей дивизии.
— Зато вы здесь возьмете реванш за Сталинград…
— Конечно, мой фюрер увидит, на что я способен. Партизаны уже в мешке. Это и есть, фрейлейн, настоящая стратегия.
Полковник осушил весь бокал. Оксана отхлебнула несколько глотков.
Теперь они уже были не одни в зале. Ресторан постепенно заполнялся публикой. В основном это были офицеры со своими дамами.
В зале зажгли огни, засияла под потолком хрустальная люстра на бронзовых цепях. Официантка, хорошенькая, проворная девушка в строгом темном платье, с кружевной наколкой и в белом фартучке, подошла к радиоле, поставила пластинку.
Полковник наклонился к Оксане.
— Это фокстрот. Потанцуем?
— Пожалуйста, не сейчас, — улыбнулась Оксана.
— Мало выпили, фрейлейн. Поэтому и настроения нет. А вы попробуйте как я. — Он снова взял бутылку, наполнил бокалы. — Прошу вас, фрейлейн, выпить до дна.
— До дна? Не много ли? Этак я не устою на ногах.
— О, фрейлейн, это уже будет интересно! — усмехнулся полковник и залпом осушил свой бокал.
Разговор шел легкий, небрежный, с шутками и игрой слов. Оксана держалась скромно и независимо, чувствовала, что, держись она иначе, полковник может, чего доброго, и распоясаться.
Ей было необходимо поговорить о Федоре Годуне. Но она понимала, что ее заступничество может быть расценено нежелательным образом, возникнут подозрения… Но, с другой стороны, все можно объяснить женской слабостью, сочувствием семье бывшего ученика. Тем более полковник прямо-таки захмелел от предвкушения собственных побед над партизанами — держится раскованно, настроение игривое. Пожалуй, удобнее момента не выберешь.
— Господин полковник, — Оксана лукаво улыбнулась, — не посчитайте это за жалобу…