— Ну, хорошо, — согласилась я.
И мы побрели вниз.
На пятом этаже нас перехватила Вероника, которая вытряхивала шерстяной плед.
— Привет, — сказала она, не глядя на меня. Все ее внимание было приковано к лицу папочки.
— Дмитрий Семенович, здравствуйте! — громко, словно обращаясь к глухому, воззвала соседка.
Отец слегка вздрогнул от повышенного тона и ответил:
— Здравствуйте, Вероника.
Глаза соседки стали тоскливыми. Конечно, Вероника надеялась на то, что отец ее не узнает. Это дало бы ей прекрасный повод перемыть нам кости за вечерним чаем у подружки: «Иркин-то отец совсем плохой стал. Я с ним сегодня поздоровалась, а он меня не узнал, представляешь? Скоро совсем с ума сойдет. Господи, хоть бы кидаться не начал! Да, Ирку жалко. Бедная девочка!..»
И так далее, и тому подобное.
— Как он? — спросила Вероника жалостливо.
— А почему ты спрашиваешь у меня? — удивилась я. — Вот отец стоит! Спроси у него сама!
Вероника икнула от неожиданности. И нехотя повернулась к папе.
— Как вы, Дмитрий Семенович? — снова завопила она.
Отец немного отстранился и вежливо сказал:
— Все в порядке. Я хорошо слышу, Вероника, не кричите.
Я мысленно возблагодарила всех дружественных святых за этот прекрасный ответ.
— Ну, удовлетворена? — спросила я. — Нам можно идти дальше?
Вероника поджала губы и хлопнула дверью. Ясно. Сегодня разговор за вечерним чаем у подружки примет другой оборот: «Ирка-то какой хамкой выросла! Я сегодня спросила ее папашу, как он себя чувствует, так она мне так нахамила, что и вспоминать не хочется! С другой стороны, понятно, конечно… Девчонка без матери осталась, отец со сдвигом, кому ее воспитывать? И не говори! Жалко девчонку…»
Почему-то я уверена, что все перемывания костей ближним, сплетники заканчивают богоугодными сожалениями. Не знаю почему. Наверное, это их возвышает в собственных глазах.
Дескать, не просто в чужом белье копаемся, а жалеем несчастных. Добрые такие.
Поменьше бы их было, таких добрых.
Когда мы вышли во двор, отец привычно напрягся. Мир вокруг стал для него враждебной средой, полной ловушек. И, несмотря на то, что ярко светило солнце, воздух пах цветущей сиренью, а дворничиха сегодня особенно тщательно вымела двор, этот мир отца не радовал.
— Посидим? — предложила я, указывая на скамейку.
— Хорошо, — согласился отец. Его голова втянулась в плечи.
— Пап, все в порядке, — повторила я. — Все хорошо. Никто нас не обидит.
— Да, — повторил папочка. Но я видела, что он мне не поверил.
Тем не менее он покорно пошел следом за мной к скамейке и уселся на самый край.
— Облокотись, — призвала я. — Так удобней!