Может, ее подкинули? Может, повитуха тайком выкрала младенца из колыбели добропорядочной баронессы Кнорринг и подложила туда дочь какой-нибудь падшей женщины? Или, к примеру, этой притчи во языцех – Аграфены Закревской? Ведь девочка, с тех пор как повзрослела, спит и видит, где бы и с кем пораспутничать, совершенно как сама Аграфена Федоровна! Лидия, ее родная дочь, и то скромнее, хотя, конечно, тоже хороша пташка… Да и внешне Наденька ни в мать, ни в отца, блекло-белесых, бледно-голубоглазых. У Наденьки рыжая коса (опять же как у Закревской-старшей, за эти рыжие кудри прозванной Медной Венерой, а у Лидии, между прочим, волосы черные!), изумрудные очи, взгляд нимфы, повадки вакханки… Порою отец с матерью за голову хватались! Случались минуты, когда они готовы были сдать единственную дочь на перевоспитание в монастырь, однако опасались, что и там обворожительная кокетка найдет выход своим греховным наклонностям. О монастырях ведь много чего болтают, мужских и женских, католических и православных. Нет, уж лучше дома построже следить за баловницей, приставить к ней дуэнью-бонну-мадаму-гувернантку-фрау, и не одну, а как минимум трех, да постарше, да поуродливей, да посуровей!
Больше всего Кнорринги боялись, что пойдут по Москве слухи о сластолюбии юной баронесски, которая не пропустила ни одного из своих преподавателей-мужчин (именно поэтому с некоторых пор ее учителями были только особы дамского пола), ни одного смазливого лакея и давно бы лишилась девственности, когда бы… Когда бы не была столь же расчетлива, сколь и сластолюбива. Поняв сущность натуры своей дочери (чистейшей воды Манон Леско, куртизанка по натуре!), барон Кнорринг, призвав на помощь всю свою остзейскую выдержку, непреклонно заявил: или Надежда себя блюдет до замужества, как подобает девице из хорошей семьи, или… или отец лишает ее наследства, еще при жизни переведя все капиталы на содержание исправительных домов для заблудших девиц: наверное, предвидя тот час, когда в один из таких домов отправится дочка.
– Тогда выдайте меня поскорей замуж! – возопила неистовая Наденька, давясь злыми слезами, ибо знала, что наследство для нее важнее плотских забав.
– Выдам за первого же, кто посватается! – посулил отец, не забыв уточнить после паузы: – За первого же приличного человека.
Судьба распорядилась так, чтобы этим человеком оказался Александр Григорьевич Нарышкин, губернский секретарь, мужчина в годах, а значит, как показалось Кноррингу, вполне способный держать в узде молоденькую проказницу. Разумеется, барон умолчал о чрезмерной пылкости Наденьки, предоставив ее супругу возможность самому совершить приятное (или неприятное, это уж кому как, на вкус и цвет товарища нет!) открытие.