– Не за меня, – глядя в стол, мрачно ответил Илья. – Дашка, верно, слово с него взяла…
Митро шумно вздохнул, огляделся и, увидев на столе нетронутый полуштоф, не спеша налил себе полстакана. Подумав, плеснул и в стакан Ильи. Они, не чокаясь, выпили, одновременно ткнули вилками в солёные огурцы, молча захрумкали. Илья был настолько озадачен всем услышанным, что не знал, о чём заговорить с Митро. Тот первый нарушил затянувшееся молчание:
– Куда теперь собираешься?
– В Смоленск.
– Что, и к нашим не зайдешь?
– Чего ради? Мне только с тобой переговорить надо было.
– А к своим заглянуть не думаешь? Ну, хоть из приличия?
– Слушай, чего Настька за Сбежнева не вышла? – вдруг напрямую спросил Илья, отложив вилку. – Мне Варька сказала, что у них уже всё решено было…
– Было! – сердито подтвердил Митро. – И вышла бы! Если б тебе, паршивцу, в голову не взбрело ей «Твои глаза бездонные» из кустов подвыть! Ну, что ты на меня так глядишь?! А то я не знаю, кто тогда, в Одессе, хору подпевал. Да все поняли, все, не беспокойся. И я, и Варька, и Настька прежде других! У-у, с-сукин ты сын, Смоляко… Насилу баба в княгини собралась – ты и тут ногу подставил!
– Никаких я ног не подставлял, – буркнул Илья. – Значит, плохо хотела в княгини-то.
– Ну, сукин сын и есть, – махнул рукой Митро. Через минуту он поднялся. Уже сделав несколько шагов к двери, вернулся и, наклонившись к Илье, вполголоса проговорил:
– Настьке я ни полслова не скажу, не надейся. Сам думай, как тебе лучше. По мне – так проваливай к чёртовой матери, плакать не буду. А захочешь со своей семьёй перевидаться – они теперь все в доме Макарьевны живут. Ладно, будь здоров! – Он бросил на стол нож Ильи и молча быстро вышел из трактира. Дверь за ним захлопнулась.
Илья не глядя сунул нож за голенище, медленно допил водку из стакана и опустил голову на руки. Долго сидел не шевелясь. Затем швырнул на стол полтинник, быстро встал, грохнув табуреткой, и, на ходу натягивая полушубок, вышел вон.
* * *
Ночную Живодёрку засыпало снегом. Первый в этом году, он то переставал, то снова принимался валить тяжёлыми хлопьями, облепил ветви деревьев, заставил склониться кусты сирени, выбелил улицу. Мутная луна изредка проглядывала сквозь тучи, на миг освещая молодой снег, и пряталась вновь. На воротах Большого дома сидела и уныло каркала ворона, на свой птичий лад проклиная вываливающееся из неба липкое крошево. Из-под калитки дома напротив выбрался Боська – рыжий пёс семейства Смоляковых, нехотя гавкнул на ворону, и та, снявшись с ворот, исчезла в снежной пелене.