Часы на углу показывали одиннадцать.
— На трамвай? — спросил Вадим.
— Пойдем пешком, — возразила Соня.
Ей вовсе не хотелось идти пешком. И еще меньше — ехать на трамвае. Соня сама не знала, чего ей хотелось.
— Вы давно дружите с Аркадием?
— Я тебе говорил: мы дружили в школе, — сухо ответил Вадим.
«Ревнует, — подумала Соня. — Он меня ревнует. Смешной Вадим».
— А теперь?
— И теперь.
«Таких любят. Пошляк. Пустельга. А она готова броситься ему на шею».
Они свернули с главной улицы, выбирая путь покороче. Тут было темно и безлюдно. Едва слышно шуршала на тополях умирающая листва.
«Вот так выйди за него замуж — и словом ни с кем не даст перемолвиться», — размышляла Соня.
«Знала бы ты, как он подумал о тебе», — мысленно говорил ей Вадим.
А сами шли молча, недовольные друг другом. Но странно, недовольство это как-то сближало, словно каждый имел на другого свои права. Все-таки они давние друзья. Могут говорить и могут молчать. И могут сердиться.
— Ну, хватит, не злись, Вадим, — первой запросила мира Соня. — Возьми меня под руку.
Вадим повиновался. Соня доверчиво прижалась к нему.
— Ты так и не рассказал мне об армии. Как ты там жил? В свободное время… Кстати, ты писал о каком-то Грачеве…
Вадим встрепенулся.
— Пашка Грачев — вот это был настоящий друг. Между прочим, звал меня в Хабаровск. Если бы не ты… Я даже сказал Пашке, что, может быть, еще приеду. Не один. Ты бы согласилась, если бы…
— Нет.
— Почему?
— Потому что… Видишь ли, Вадим, завод — это ведь не просто работа. Ты не знаешь…
— Конечно, я многого не знаю о тебе. Ты такая скрытная.
— Вовсе нет. Ты не то подумал. Понимаешь, Вадим… Может быть, это не у всех так, я о себе говорю… Завод для меня как семья. У человека должна быть одна семья, а если он бросит одну, заведет другую и той не дорожит — плохой человек. И ему плохо. Я так думаю, что ему плохо. Вот… И завод для меня… Пускай другие есть лучше, легче работать, больше заработок — я не хочу. Просто не могу уйти. Тем более новый цех. Знаешь, как бывает, когда что-то начинаешь с самого начала? Один или с другими — все равно гордишься. Ничего нет, приходишь на пустое место, а потом смотришь — вот как выросло. И ты здесь руки приложил.
— Это я понимаю, — одобрительно проговорил Вадим. — Я тоже так хочу, чтобы на всю жизнь. И работа, и… Вообще — все. А что, когда ты пришла, он меньше был, наш цех?