— Вот-вот, напиши, стало быть. Самогон не трогай, — он почитай главный двигатель деревенской жизни, — произнес дед реконструированную фразу о рекламе и торговле. — Выпьют бабки по рюмочке, песен попоют, вечер и прошел. Какой от этого вред? Не перед телевизором же день деньской куковать. Зимы-то длинные, темные, а ежели с умом пить, так и вреда не будет.
— А без ума? — улыбнулась я.
— А без ума жить всем плохо, — насупился дед. — Вон, у Анатольевны, зять с дочкой совсем ум пропили. И померли от этого. День и ночь, день и ночь, глушили ее проклятую…
— Кого?
— Да самогонку эту, что б ей пусто было! Двух внучат нарожали и сгорели. Анатольевна-то бабка крепкая, внучат вырастила, а толку? Младший, правда, Шурка ничего, — с головой. А старший Федька, ну весь в отца! Из армии пришел и давай куролесить. — Дед задумался и взгрустнул. — До сих пор не оправится. А ведь, почитай, тридцатый годок пошел. Вот.
Нда. Подзатянул дембель с гулянкой.
Дед воспоминаниями расстроился, шмыгнул носом и поднял с пола кошку. Положил на колени и начал оглаживать заскорузлой, натруженной рукой с траурными каемками вокруг широких ногтей.
— Одна радость у Анатольевны — Шурка. В институте техническом учиться. Сам-то, как и Федька, интернатский, но с головой. Тут что-то не так сделал, или… недоделал, чуть не исключили его. Бабка хотела двух коз продать, денег, значит, насобирать, да Ренатка не дала. Сама в институт поехала и договорилась — не выкинули Шурку.
— Рената и внукам помогает?
— А как же, сироты, — вздохнул дед. — Федьку на мебельную фабрику грузчиком пристроила. Вроде как не пьет в последнее время. Исправился. Шурка там же в ночную смену подрабатывает. У Ренатки на той фабрике брат двоюродный в директорах, присматривает, стало быть. Анатольевна-то на Ренатку, как на икону молится, — выправились ребята. Шурка, правда, и так не пил. Я говорит, бабушка, так как папка с мамкой жить не хочу. Я говорит, на инженера выучусь, человеком стану.
— Авдей Петрович, а Рената часто к вам приезжает?
— Последнее время реже стала, все больше Любаву присылает. Но вон когда Анатольевна с воспалением легких слегла, она к ней в больницу, почитай, каждый день наведывалась. Анатольевна говорит — вся палата бананами да яблоками питалась. Вот как. Добрая она, Рената-то. Мне помогла пенсию выправить. Документы взяла, чего-то там кому-то показала, мне пересчитали, теперь на пятьсот рублей больше получаю. Бабки каждый раз за ее здоровье рюмочку поднимают…
Выезжая из деревни, я заметила, что знакомый автомобиль Ренаты проводила удивленным взглядом старушка с бидоном на колясочке. Она остановилась, хотела вроде бы махнуть рукой, но так и не решилась. Если Рената оплачивает для селян сотовый телефон, то минут через десять сарафанное радио донесет до нее известие — кто-то приезжал.