— Что? — спросил он, глядя на изгиб ее бровей.
— Похоже, у нас с вами глаза одного цвета, — зачарованно произнесла Аннабель.
— Значит, у нас получатся восхитительные сероглазые дети, — вырвалось у него.
Глаза ее словно захлопнулись, она отвела взгляд. Черт. Он вовсе не хотел на нее давить. Не сейчас по крайней мере. Сейчас он был просто счастлив. Бесподобно, бесконечно доволен всем вокруг. Он поделился с кем-то своим секретом, и небо не упало на землю. Удивительно, какое от этого родилось восхитительное чувство.
Нет, «доволен» — не то слово. А вот это уже раздражает. Он всегда и для всего мастерски находит определения, а тут никак не может отыскать подходящего! Он чувствует себя…
Легким.
Невесомым.
Отдохнувшим. И одновременно чувствует себя так, будто ему хочется закрыть глаза, положить голову на подушку рядом с ее головой и заснуть. Он никогда ничего подобного не ощущал.
И вот, пожалуйста, он взял и все испортил! Теперь она смотрит в землю, лицо у нее напряженное, и кажется, с него внезапно сбежали все краски. Вот удивительно, она не изменилась, не побледнела, не покраснела, но кажется какой-то бесцветной.
Бесцветность идет изнутри. Эта мысль разбила ему сердце.
Теперь он совершенно ясно видел, какой будет ее жизнь в качестве дядиной жены. Эта жизнь не сломает Аннабель, лишь медленно высосет из нее жизнь.
Он не может этого позволить. Вот так вот не может, и все.
— Я вчера попросил вас выйти за меня замуж, — сказал он.
Теперь она смотрела в сторону. Не вниз, на ботинки, а в сторону.
У нее все еще нет ответа. Себастьян сам удивился, до какой степени это его ранило. Она ведь даже не отвергла его, всего-то просит еще немного времени.
«Молча просит», — поправил он сам себя. Наверное, точнее будет сказать, что она в принципе избегает говорить на эту тему.
И все же: он сделал ей предложение. Она что, считает, что он раздает их направо и налево? Ему всегда казалось, что когда он наконец соберется предложить женщине руку и сердце, его избранница разразится счастливыми слезами, вне себя от радости и блаженства. С неба спустится радуга, над головами у них закружатся бабочки, и весь мир возьмется за руки и запоет.
Или, по меньшей мере, она скажет «да». Ему всегда казалось, что он не из тех мужчин, которые делают предложения девушкам, способным ответить отказом.
Он встал. Теперь он был слишком напряжен, чтобы сидеть. Все его умиротворение, вся легкость исчезли как дым.
И что ему, черт возьми, теперь делать?