Мне вспомнилось, как прежде я целыми днями маялся, дожидаясь ночного часа, когда можно будет украдкой улизнуть в наш домик на дереве. Тогда казалось, стрелки часов не то что прилипли к циферблату, а ползут в обратную сторону. Но сейчас все было в тысячу раз хуже. Я знал, что все плохо. Что я нужен ей. Знал — и не мог быть рядом.
Мне удалось обменяться дежурствами с гвардейцем, который должен был охранять ее покои сегодня ночью. А до тех пор я вынужден был занимать себя работой.
Когда я направился в кухню на поздний завтрак, до меня донесся чей-то возмущенный голос:
— Я хочу увидеть мою дочь!
С трудом узнал я мистера Сингера: никогда еще в его голосе не звучало такого отчаяния.
— Сэр, прошу прощения. В целях обеспечения безопасности вам надлежит немедленно покинуть дворец, — отвечал гвардеец.
Лодж, судя по голосу. Я выглянул из-за угла: и правда, Лодж пытался утихомирить мистера Сингера.
— Но вы держите нас взаперти с самого этого отвратительного шоу, а моего ребенка уволокли прочь, и мне не дали даже увидеть ее!
Я с уверенным видом подошел и вмешался:
— Позвольте, я со всем разберусь, офицер Лодж.
Тот склонил голову и отступил в сторону. Обычно, если я начинал вести себя так, как будто был наделен правом командовать, люди меня слушались. Трюк был простой и действенный.
Как только Лодж удалился, я наклонился к мистеру Сингеру:
— Сэр, здесь нельзя разговаривать так. Вы сами видели, что произошло, и все из-за какого-то поцелуя и расстегнутого платья.
Отец Америки кивнул и провел рукой по волосам:
— Понимаю. Я понимаю, ты прав. У меня в голове не укладывается, что они заставили ее смотреть на это. И Мэй тоже.
— Если это вас утешит, служанки Америки очень преданы ей, и я не сомневаюсь, что они сделают для нее все, что будет нужно. Нам не сообщали о том, что ее отправили в больничное крыло, так что она, по всей видимости, не пострадала. Во всяком случае, физически. Насколько мне известно, — господи, даже произносить это было отвратительно! — принц Максон выделяет ее из всех.
Мистер Сингер улыбнулся скупой улыбкой, но глаза его остались печальны.
— Так и есть.
Все внутри меня восставало против мысли о том, чтобы спросить, что ему известно.
— Я уверен, он с пониманием отнесется к ней и ее горю.
Отец Америки кивнул и буркнул себе под нос, будто разговаривал сам с собой:
— Я ожидал от него большего.
— Сэр?
Он глубоко вздохнул и распрямился:
— Нет-нет, это я так. — Потом он осмотрелся по сторонам, то ли восхищаясь красотой дворца, то ли глядя на него с отвращением. — Знаешь, Аспен, она отказывалась мне верить, когда я твердил, что она достаточно хороша для этого места. И в каком-то смысле оказалась права. Она слишком хороша для него.