Прижимая тарелку к груди, я торопливо закидывал в рот яичницу с сосисками, чтобы поскорее вырваться из дворца. В кухне было не протолкнуться: гвардейцы и слуги жадно поглощали еду, прежде чем отправиться на смену.
— Он всю экзекуцию твердил ей, что любит ее, — донесся до меня голос Фрая. — Я стоял у самого помоста и все слышал. Даже когда она потеряла сознание, Вудворк продолжал это говорить.
Две служанки жадно ловили каждое его слово.
— Как мог принц так поступить с ними? — печально склонила голову набок одна. — Они ведь любят друг друга.
— Принц Максон — хороший человек. Он просто соблюдал закон, — оборвала ее вторая. — Но... всю экзекуцию?
Фрай кивнул.
Вторая служанка покачала головой:
— Неудивительно, что леди Америка бросилась к ним.
Я обошел длинный стол и направился в другой конец помещения.
— Она мне так наподдала коленом, аж искры из глаз посыпались, — поделился Рисен, слегка поморщившись при воспоминании. — Я не смог бы ее перехватить — дышал-то с трудом.
Я улыбнулся про себя, хотя от души сочувствовал бедняге.
— А она отчаянная, эта леди Америка. Король вполне мог бы отправить ее за такую выходку на эшафот, — захлебывался от восторга молоденький лакей; похоже, все произошедшее он воспринимал как развлечение.
Я двинулся дальше, боясь, что не выдержу и ляпну что-нибудь, если они не уймутся. Прошел мимо Эйвери, но он лишь молча кивнул. Выражение его лица недвусмысленно говорило, что ему сейчас не нужна компания.
— Могло быть и хуже, — прошептала какая- то служанка.
Ее соседка закивала:
— По крайней мере, они остались живы.
Деваться от этих разговоров было некуда. Они
сливались в один нестройный гул. Казалось, имя Америки у всех на устах, хоть уши затыкай. Меня переполняли то гордость, то гнев.
Будь Максон действительно порядочным человеком, Америка вообще не оказалась бы в таком положении.
В очередной раз я взмахнул топором, и чурбак разлетелся надвое. Солнце приятно пригревало голый торс, а изничтожение поленьев помогало излить ярость. Ярость за Вудворка и Марли, Мэй и Америку. Ярость за себя.
Я пристроил очередной чурбак и, крякнув, замахнулся.
— Ты дрова колешь или пытаешься распугать птиц? — поинтересовался кто-то у меня за спиной.
В нескольких шагах стоял пожилой мужчина в жилетке, выдававшей в нем дворового рабочего. Под уздцы он держал лошадь. Лицо изборождено морщинами, но улыбка как у молодого. У меня было такое чувство, что я уже где-то видел его, но я никак не мог вспомнить где.
— Простите. Я напугал вашу лошадь? — спросил я.
— Да нет, — покачал головой он, подходя поближе. — Мне показалось, ты как будто чем-то расстроен.