— Можно и ошибиться, — подтвердил Шатеркин, — но ошибку легко поправить.
— Человека я одного замечал у него… Чужой, видать, человек, а кто он такой, не знаю. — тихо и неуверенно заговорил Тагильцев. — Приходил он к нему на работу, в архив… Такой приметный, высокий. И в парикмахерской у нас бывал, мне брить его раза два доводилось. Борода у него хотя и светлая, с рыжа немного, но жесткая, как свиная щетина, не поспеваешь бритву править. Бороду хорошо запомнил.
— Как он был одет, — спросил Шатеркин, насторожившись.
— Как одет?.. — Тагильцев покусал ноготь, как незадачливый школьник перед трудной задачей. — Бороду и кожу хорошо запомнил, а вот как одет был, не помню… Кажется, в солдатской гимнастерке и брюках на выпуск. Но это не точно.
— Не помните ли, когда в последний раз заходил к вам этот человек?
— Помнится, дня два тому назад я его брил.
— Это было после отъезда Керженекова?
— Да, после… На следующий день после отъезда, — подумав, ответил Тагильцев.
— Хорошо. А долго ли в этот раз он задержался у вас в парикмахерской?
Тагильцев утомленно вздохнул, откинул со лба волосы.
— Здорово… Вы мне такие вопросы подкидываете, что у меня начинает голова кружиться. Зашел, как всякий клиент, занял очередь, посидел немного… А что дальше?.. Ага, вышел покурить… Опять зашел, это я хорошо запомнил. И так он раза два выходил курить, ввиду того, что дымить у нас здесь недозволено, — Тагильцев мотнул головой в сторону висевшей на видном месте таблички. — Пока он ходит там — очередь пропустит, опять занимает и сидит ждет. Потом я ему и говорю: «Что же вы, товарищ, не следите за очередью, так-то вы и до вечера не побреетесь…» А он деликатно извинился и говорит: «Что же поделаешь, люди торопятся по служебным делам, а я в отпуске, могу, дескать, уступить свою очередь…» Мне как-то неудобно стало. Думаю, хоть и отпуск, а не резонное дело весь его в парикмахерской в очереди просидеть. Освободилось кресло, я его и побрил.
— Есть ли другой ход в помещение архива? — спросил Шатеркин неожиданно.
— Другого хода, кроме той лестницы, которая начинается сразу за нашей дверью, кажется, нет.
— А всегда ли было так темно на этой лестнице?
— Этого не замечал, — виновато ответил Тагильцев.
— Однако какой же вы ненаблюдательный человек Семен Захарович: «не помню», «не замечал», «не слышал». А еще гвардии сержант запаса называетесь, — не сердясь, посетовал капитан.
— Да если бы я знал, товарищ капитан, что эта чертова лампешка, которая не горит на нашей лестнице, осветит эту тайну, я бы день и ночь дежурил возле нее и выходных бы с администрации не потребовал.