— Нет, Нильс дома остался, в Швеции, — уверенно сказала она, не увидев вокруг никакого Нильса. — Ты же помнишь, он снова стал большим мальчиком и вернулся домой.
Раздался телефонный звонок.
— Это папа! Папа звонит! — обрадовалась Иринка.
Ляля взяла трубку, но звонил не Миша, а с работы. Пришла верстка с вопросами, снимать их нужно срочно. Завтра с утра.
— Сейчас буду соображать, — со вздохом сказала Ляля, — я же договорилась, что завтра не приду, буду сидеть с дочкой.
— Звоните тогда главреду и передоговаривайтесь, — сказала секретарша и повесила трубку.
— Главреду звонить не буду, — произнесла вслух Ляля, прекрасно понимая, что никто, кроме нее, вопросов не снимет и она больше всех заинтересована, чтобы книга вышла в срок. Книга была сложная, и чем скорее она сбудет ее с рук, тем будет всем лучше. — Мне завтра на работу нужно, — сказала она Иришке, — куда ж мне тебя девать?
— Никуда меня не девай, — солидно заявила Иринка. — Ты папе позвони, пусть приедет, мы с Мартином играть будем.
— Хорошая мысль! — согласилась Ляля. — Если свободен, пусть приедет. Я вернусь не поздно. Сниму вопросы и приду. Сейчас мы папе и позвоним.
Миша был дома.
— Я только собрался тебе звонить, — сказал он. — Как Иринка?
— Молодцом. Соскучилась. Хочет тебя видеть. Ты не мог бы завтра с ней посидеть, меня на работу вызывают.
— Посижу. Я тоже без нее очень соскучился. Во сколько приезжать?
— В одиннадцать.
— О'кей. Давай дочку.
Лялю опять царапнуло, что скучает он только по дочке, что даже из вежливости не скажет «без вас».
Папа с дочкой ворковали по телефону, а Ляля тем временем опять убрала коридор, ванную и снова заманила туда гуся, закрыв дверь на щеколду.
— Живи там, — сказала она. — А нам спать пора!
— В субботу мы с папой в цирк пойдем! — объявила Иринка, повесив трубку. — А завтра я ему Мартина покажу, у нас тоже представление будет, как в цирке!
— Отлично! Я за тебя рада. Снимай-ка свои одежки, я их в машину запихну. А вот когда мы с тобой мыться будем, ума не приложу, гусь-то в ванной!
— И не надо мыться, — басовито рассудила крутолобая Иришка. — Я же чистая, как снежок, как гусек!
Гусь гоготнул, словно бы соглашаясь с ней, потом еще раз сказал га-га-га, желая спокойной ночи, и затих.
Ляля сама раздела дочку, уложила ее в кровать, и они долго еще потихоньку разговаривали и смеялись. А когда Иришка уснула, Ляля все сидела на краешке кровати и держала маленькую мякенькую ручку. На душе у нее было тихо и спокойно: Иринка дома, какое счастье!
Рядом с Иринкой и о Севе думалось спокойнее. После того как Ляля рассталась с Мишей — а было это уже года три назад, — в ее жизни появился художник Сева. Сева иллюстрировал сонеты Шекспира. Книгу вела Ляля. Они вместе читали сонеты, она ему рассказывала о загадочном английском драматурге, который то ли существовал на самом деле, то ли был маской высокообразованного лорда-аристократа, то ли псевдонимом философа Бэкона. Заинтригованный таинственной судьбой гения, очарованный темпераментной Лялей, Сева сделал такие потрясающие иллюстрации, что получил за них международную премию на книжной ярмарке. Совместная работа увлекла и сблизила художника и редактора, влюбленность в Шекспира очень скоро стала просто влюбленностью, они и сами не заметили, как начался их роман. Ляля воспарила к небесам. Разве мог сравниться сухой ироничный Миша, который постоянно над ней подтрунивал, с восторженным романтичным Севой? От Миши она только и слышала: