– Сто лет не видать бы такого повышения… – не обрадовался Зубов, и по тому, как он запнулся, все поняли, что надо помолчать в память о капитане.
– Пашка! – окликнул Олег Маслова. – Наградные на пацанов написал?
– Написал.
– Кто повез погибших домой?
– Дембеля.
После паузы Маслов рассказал, что у духов из-за нас неприятности. Шесть главарей расстреляно за то, что нас упустили. Поклялись отомстить. Двадцать тысяч долларов за голову командира назначили.
– Дешево они нас ценят, – угрюмо сказал Зубов. – Ладно, выйдем отсюда, тогда…
И сжал кулаки.
Ержан с Вареником приготовились слушать взводного, радуясь, что снова видят и слышат своего командира. Но тот сухо стал отдавать команды своему заместителю Маслову:
– Готовьте технику, оружие, подбодрите пацанов, молодых поднатаскайте на полигоне, пристреляйте оружие. Сколько у нас ПБСов?
– Два.
– Обменяйте еще десять автоматов на автоматы с глушителями.
– Не многовато ли? – удивленно вмешался в разговор командиров Вареник. – Если будет открытый бой, такие автоматы не годятся.
– Открытого боя больше не будет, – жестко ответил Зубов. – Будем воевать, как духи: без правил, без шаблона, без плана. Надо показать и своим и чужим, что такое настоящая «афганская» война.
От слов взводного, то есть теперь ротного, повеяло жутью: разве до этого была не «настоящая» война? Но Зубов уже разглядел в ней что-то новое, ушел вперед, понял немного больше, чем они. Да и авторитет спасителя из безвыходного положения заставлял прислушаться. Не для красного словца ведут такие разговоры.
Стараясь не выдать себя ни светом, ни шумом, бронегруппа замерла на ночь на дне сухого русла. «Кажется, первый этап плана удался», – подумал Зубов, обходя всю колонну от головной машины до замыкающей. Несмотря на приказ самому себе не волноваться и не суетиться, он придирчивостью к маскировке выдавал свое волнение. Да и как не беспокоиться, ведь первый выход на самостоятельное задание в качестве командира роты! Но никого из разведчиков не раздражали, не смешили его в пятый и в десятый раз повторяемые нотации, что кругом душманские кишлаки и любая промашка может дорого обойтись. Смерть Шпагина и других в последнем бою была весомым аргументом, оправдывавшим в глазах бойцов нервозность командира.
Даже Губин, когда на него в темноте наткнулся ротный и стал голосом заезженной пластинки повторять то, что говорил минуту назад у соседней машины о «любой промашке», – даже Губин, этот ротный «кавээнщик», молча и серьезно выслушал до конца заученные наизусть фразы и в ответ спокойно сказал: